Ваш покорный слуга кот
Шрифт:
— Почему ты только и думаешь о носах? Какое тебе дело до формы носов?
— Ошибаешься. Ты о Паскале знаешь?
— Опять «знаешь»! Как будто я пришел к тебе на экзамен. Так что же сделал этот Паскаль?
— Паскаль говорил вот что.
— Что же он говорил?
— «Если бы нос Клеопатры был чуть-чуть меньше, это бы привело к огромным изменениям в мире».
— Да ну!
— Вот почему нельзя так легкомысленно относиться к носам, как это делаешь ты.
— Хорошо, я изменю свое отношение. Между прочим, у меня к тебе небольшое дело… Этот… ну, который, кажется, у тебя учился, Мидзусима… э-э Мидзусима… э-э… никак не могу вспомнить… Ну, тот, который все время ходит к тебе.
— Кангэцу?
— Вот-вот,
— Не о женитьбе ли?
— Да-да, что-то в этом роде. Сегодня, когда я ходил к Канэда…
— Недавно Нос сам заявился сюда.
— Вот как! Ах да, госпожа Канэда рассказывала. Пришла, говорит, к Кусями-сану, чтобы обо всем расспросить, но у него, к сожалению, сидел Мэйтэй, который все время вмешивался в наш разговор; так я и не поняла что к чему.
— Сама виновата, с таким носом нечего ходить.
— Подожди, ведь она же не о тебе говорила. Просто она жаловалась, что из-за этого Мэйтэй-куна, который сует нос в чужие дела, ни о чем не сумела узнать, и попросила меня поговорить с тобой еще раз. Мне тоже до сих пор никогда не приходилось выполнять подобные поручения, но я думаю, было бы совсем неплохо, — если стороны, конечно, не против, — уладить это дело… Право, мы сделали бы доброе дело… вот за этим я и пришел к тебе.
— Благодарю за труд, — сухо ответил хозяин, но слово «стороны» неизвестно почему тронуло его до глубины души. У него было точно такое же ощущение, какое испытываешь в душную летнюю ночь, когда прохладный ветерок неожиданно коснется твоего разгоряченного тела. Вообще мой хозяин грубый человек, с черствой унылой душой, но тем не менее он сильно отличается от людей, порожденных нашей жестокой бесчувственной цивилизацией. Хотя он быстро выходит из терпения и начинает дуться на всех подряд, у него все-таки развито чувство сострадания. А с Ханако он недавно поссорился только потому, что ее нос не пришелся ему по вкусу. Дочь же Ханако совершенно ни при чем. Он ненавидит коммерсантов, а поэтому и некоего Канэда — их представителя, однако следует заметить, что эта ненависть не распространяется на его дочь. Он не питает к этой девушке ни добрых, ни злых чувств, Кангэцу же — его ученик, которого он любит больше, чем родного брата. Если, как говорит Судзуки-кун, стороны любят друг друга, то благородному человеку не пристало мешать им. (Кусями-сэнсэй все-таки считал себя благородным человеком.) Если, конечно, стороны любят… впрочем, это еще вопрос. Для того чтобы определить свое отношение к тому или иному вопросу, необходимо исходить из истинного положения вещей.
— Послушай, а сама девушка хочет выйти замуж за Кангэцу? Мне безразлично, что думают Канэда и Нос, но меня интересуют намерения девушки?
— Это… эта… как его… во всяком случае… хочет, наверное.
Ответ Судзуки-куна был весьма туманным. Собственно говоря, он считал, что от него требуется лишь выяснить все, что касается Кангэцу-куна, намерения же барышни его не интересовали. Даже Судзуки-кун при всей своей изворотливости оказался в затруднительном положении.
— Слово-то какое неопределенное — «наверное».
Хозяин никогда не может успокоиться до тех пор, пока не трахнет противника прямо обухом по голове.
— Да нет, я просто не так выразился. Наверняка барышня тоже хочет этого. Ну конечно же… а?… госпожа Канэда сама мне об этом сказала. Иногда, мол, случается, что она бранит Кангэцу-куна…
— Эта девица?
— Ага.
— Возмутительная особа, ишь ты — «бранит»! Разве это не свидетельствует о том, что она не собирается замуж за Кангэцу?
— Знаешь, случается всякое, ведь бывает, что любимого человека нарочно ругают.
— Где ты видел таких олухов?
Хозяину совершенно недоступно понимание таких тонких проявлений человеческих чувств.
— Такие олухи встречаются на каждом шагу, что же делать… Да и госпожа Канэда так думает: «Не иначе она крепко любит Кангэцу-сана, если ругает его, обзывает лошадиной мордой».
Это невероятное объяснение оказалось для хозяина столь неожиданным, что он лишился дара речи и подобно уличному гадальщику своими округлившимися от изумления глазами неотрывно смотрел на физиономию гостя.
Судзуки— кун, очевидно, понял, что, если беседа и дальше пойдет в таком же духе, он не сможет выполнить возложенной на него миссии, и заговорил, как ему казалось, на более понятном для хозяина языке.
— Ты только подумай, ведь невестке с таким богатством да с такой привлекательной внешностью будут рады в любом порядочном доме. Не спорю, — может, Кангэцу-кун и выдающаяся личность, но что касается его положения… ох, может быть, не совсем прилично говорить о его положении… Возьмем материальную сторону дела. Каждому ясно, что в этом отношении он ей совсем не пара. Вон как обеспокоены ее родители — даже специально командировали меня к тебе. Какие еще нужны доказательства ее любви? — продолжал Судзуки-кун, ловко манипулируя аргументами. Теперь хозяин, кажется, поверил в искренность любви дочери Канэда, и Судзуки-кун наконец облегченно вздохнул. Однако он прекрасно отдавал себе отчет в том, что Кусями-сэнсэй в любую минуту может бросить боевой клич и перейти в наступление; а поэтому решил как можно быстрее добиться успешного завершения своей миссии.
— Надеюсь, теперь ты понял. Им не нужно ничего — ни денег, ни состояния, они хотят только одного — чтобы у них был зять с положением. Они согласны выдать за него дочь, если он станет доктором; не думай, это не тщеславие… постарайся понять меня правильно, а то когда у тебя была госпожа Канэда, Мэйтэй-кун говорил такие странные вещи… нет, нет, ты тут ни при чем. Госпожа Канэда тоже тебя хвалила: «Такой искренний, такой честный». Это Мэйтэй-кун во всем виноват… Так вот, если лицо, о котором идет речь, станет доктором наук, то это поднимет престиж семейства Канэда в глазах общества. Как ты думаешь, сможет Мидзусима-кун в ближайшее время получить звание доктора?… Да что и говорить, если бы речь шла о Канэда, то ему не надо ни кандидатских, ни докторских званий, но ведь еще существует общество, а это значительно осложняет дело.
Под напором этих доводов хозяин начал склоняться к мысли, что желание Канэда заполучить себе в зятья непременно доктора отнюдь не лишено оснований. А раз так, то ему захотелось помочь Судзуки-куну выполнить возложенное на него поручение. Короче говоря, хозяин теперь полностью находился под влиянием Судзуки-куна.
Да это и не удивительно, ведь мой хозяин человек доверчивый и честный.
— В таком случае я посоветую Кангэцу, когда он придет сюда в следующий раз, писать докторскую диссертацию. Но прежде всего необходимо выяснить, действительно ли он намерен жениться на дочери Канэда.
— Выяснить? Послушай, если ты будешь действовать так прямолинейно, то у нас ничего не выйдет. Лучше всего попытаться каким-нибудь окольным путем выведать, что у него на сердце.
— Попытаться выведать?
— Ну, виноват, неправильно выразился… Я хотел сказать, — побеседовать… и из разговора станет ясно, какие у него планы.
— Тебе-то, может, и станет ясно, а я понимаю только тогда, когда мне говорят прямо.
— Ну, не поймешь — и не надо. Я думаю, нехорошо, когда такие люди, как Мэйтэй, суют нос в чужие дела и все портят. Если даже не сможешь помочь ему советом, то по крайней мере не мешай, ведь, в конце концов, это его личное дело… Да нет, я не о тебе, я имею в виду этого Мэйтэй-куна. Если попадешься ему на язык, добра не жди. — Судзуки-кун ругал как будто бы Мэйтэя, на самом же деле он имел в виду хозяина.