Ваше благородие

Стариков Николай Николаевич

— Каково? — закончил чтение вслух замполит.

— Это называется «оппозиционность ОУН по отношению к германскому фашизму», — ответил Мухов.

— В ближайшее время, точнее, весной и летом, можно ожидать активизации деятельности боевиков УПА.

— Вроде бы свои, а уже заодно с немцами. Славяне, славяне, когда поумнеем?

— Говорят, будто полученные от своих раны больнее.

— Может быть, еще опомнятся? Поймут, что идея национализма — бред сивой кобылы.

— Трудно поверить.

— Кому принадлежал найденный портфель? — спросил

Бодров.

— Похоже, командиру пехотного полка или убитому эсэсовцу. Надо бумагу почитать красноармейцам.

— Вот этого делать не стоит. Национализм — бомба замедленного действия. Не будем ее закладывать. Национальные чувства нельзя затрагивать даже в шутку. Все люди равны перед богом и законом, но только до момента упоминания о национальной принадлежности. Прочитаем, возможно, фальшивку, а как она отзовется в душах красноармейцев и во что потом выльется, нам не дано знать. Иногда от молчания пользы больше, чем от жарких дебатов. В конце концов нам не с националистами предстоит иметь дело, а с бандитами. К какой бы нации эти люди ни принадлежали, главное не то, что они говорят, а каковы их дела.

Сергей даже раскраснелся от неприятного разговора.

— Мы еще ни разу не посещали наши лазареты, а там раненых предостаточно. Товарищ Шалевич, это ваша святая обязанность.

— Я уже побывал там, и не раз. Могу даже отчитаться: шестнадцать тяжело раненных красноармейцев мы отправили в подвижной фронтовой госпиталь, у нас появился еще один фельдшер, две сестрички.

— Фельдшер — женщина, — подсказал Шведов.

— Ваши кадры увеличиваются, товарищ Боткин, а командир не в курсе, — проявил недовольство Бодров.

Лазарет полковой — две большие землянки, в каждой из которых на соломенных подстилках, покрытых простынями, лежали бойцы. Пышущая жаром буржуйка обогревает помещение. Тепло. В каждой землянке фельдшер, медицинская сестра, санитары. Одно не понравилось командиру — тяжелый воздух со специфическим больничным запахом.

— Наташа, как дышится?

— Не очень. Надо бы трубу вытяжную проложить под потолком и вывести ее наружу, было бы легче. Когда находишься здесь долго, вроде бы неплохо. А со двора войдешь… — махнула она рукой.

— Товарищ Боткин, можем сделать хорошую вентиляцию?

— Все в наших силах.

— Фельдшер Тамара Тропинка, — представилась молодая женщина. Симпатичное лицо, карие несколько раскосые глаза в обрамлении длинных темных ресниц, тонкая талия, стройные красивые ноги.

«Пожалуй, с такими данными в мужском обществе хлопот фельдшер прибавит», — подумалось. А вслух сказал:

— Зайдите, надо познакомиться. Прибыли и не представились.

— Заняты вы все время, — сказала женщина бархатистым голосом, обнажив в улыбке белые ровные зубки.

— Как «ТэТэ»? — спросил Анатолий, когда они остались вдвоем с Бодровым.

— Хороша! Ничего не скажешь.

— Наташка говорит, что к делу относится неплохо.

— Санитаров жаль. Она из них души повынимает.

— Ведет себя совершенно недоступно.

— И

за это спасибо. Откуда она взялась?

— Из госпиталя. Контузия нетяжелая.

Бодров возвращался от Николая Михайловича, возле его землянки стояла Тамара. Сергей пригласил гостью войти, усадил на стул. Она без робости последовала за командиром, села, положив ногу на ногу, отчего коленки фарами высветились из-под темной юбки.

Не привыкший к подобного рода сценам, Сергей пересел за приставной стол, из-за которого «фары» не проглядывались. Попросил Тамару рассказать о себе, полученной контузии.

— Откуда вы знаете про контузию? — насупила она брови.

— Командир должен знать все о подчиненных. Из вашего личного дела.

По правде говоря, Сергей в глаза его не видел. Оно было у Световой.

Женщина рассказала, что с подругой Раей вместе учились, добровольно ушли на фронт. С отдельной ротой медицинского усиления участвовали в боях под Сталинградом, бывали в различных переплетах, но всегда удача сопутствовала им.

Так мечтали до конца войны прослужить. Но Днепр спутал все планы.

Тропинка посмотрела на Бодрова, тень печали пробежала по ее лицу. Пошевелила тонкими пальцами, разжала их и вновь соединила в кулак.

— В конце сентября наши войска захватили плацдарм на правом берегу Днепра южнее Днепропетровска. Немцы пытались его ликвидировать, шли исключительно тяжелые бои, появилось много раненых. Наша медицинская рота получила приказ переправлять раненых с плацдарма на левый берег, причем без предоставления плавсредств. Нашлось несколько лодок. На нас не хватило, ими воспользовались другие. Я с санитаром, Рая со своим помощником подобрали валявшиеся поблизости доски, сколотили два плота, подтащили раненых, погрузили по три человека, разделись и стали переправляться на левый берег. Обратно на лодке, плот на буксире, и опять рейс с ранеными. Все это под обстрелом дальней артиллерии немцев.

— Холодно же?

— В напряжении холод не чувствовался. Да и не обращали мы на это внимания, раненых было много.

— Сколько успели сделать рейсов?

— На третьем не повезло. Два наших плота шли рядом. До берега оставалось рукой подать. Ахнуло крупнокалиберным снарядом. Санитара у Раи убило, она одна дотянула раненых до кромки, а наш транспорт вместе с людьми взрывной волной выбросило из воды. Так я с контузией попала в госпиталь, а подруга моя с ротой ушла вперед.

— Как сейчас со здоровьем?

— Нормально.

— Каковы планы? Мечты?

— Найти хорошего мужа. Война скоро кончится, надо будет налаживать нормальную жизнь, — даже не улыбнулась своим словам Тамара.

— Вид у вас довольно привлекательный, вряд ли проблема станет сложной.

— Сейчас мужчин много, а дома одни бабы. Молодых девок полным-полно. Там мы будем старыми девами.

— Вы сами-то вполне на девушку похожи.

— Похожая на девушку и девушка — не одно и то же.

— Какого бы вы хотели мужа?