Ваше благородие
Шрифт:
— Руководил прорвавшейся группой немцев штурмбанфюрер войск СС Корркопф. Службу он проходил в караульном отряде, где основными достоинствами считались громкость голоса и безжалостность к людям в концентрационных лагерях. Своим служебным рвением он снискал уважение начальства, жил в отдельной квартире с обслугой и думать не думал о фронтовых неурядицах, тем более о прорывах и окружениях. Вмешался в безоблачную жизнь этот прощелыга Шульц. Понравилась ему одна из девочек эсэсовца, пожелал завладеть ею силой. Пришлось застрелить обидчика. И хотя сам факт убийства никто не видел, тем не менее взаимная их неприязнь была известна сослуживцам, поэтому
Командир мотопехотного полка предлагал возвратиться, пока еще пробитая в русской обороне брешь окончательно не закрылась, другие офицеры, напротив, предлагали идти как можно быстрее вперед на соединение со своими согласно приказу, зная, что снежный покров на открытых участках местности меньше, поэтому тридцать километров вперед — это меньше, чем десять назад.
Штурмбанфюрер не мог решить, куда идти, а время неумолимо двигалось в одном направлении. Решил собрать воедино силы и средства. Пока подразделения сосредоточились, короткий зимний день закончился.
Еще до прорыва командиру мотопехотного полка было известно, что в тылу у русских нет резервов, потому после колебаний он согласился идти вперед с рассветом следующего дня. Начать наступление сейчас не было ни сил, ни желаний. Корркопф отдал распоряжение приготовиться к наступлению и отдыхать. Он раньше других забрался на танковую броню под брезент, где, может, не уютно, но по меньшей мере не холодно. Эсэсовец лежал, высунув голову, глядел на сомкнувшиеся над ним в темноте ветви, мысли его были далеко отсюда, там, в квартирке, где нежные любовницы нетерпеливо поджидали его возвращения… Мешал мыслям хрустящий снег под ногами часового.
Сверкнуло небо, эхом прокатился по лесу грохот мощного взрыва, со звоном о броню танка ударили осколки, слава богу, не задели, но орудийный наводчик, высунувшийся из люка башни, был убит наповал. Расхотелось спать. Корркопф посмотрел на светящийся циферблат часов: вечер только начался. Вскоре раздался новый взрыв под ногами патрульной группы, потом еще и еще, седьмая или восьмая мина попала в трансмиссию соседнего танка Т-111, и он, сначала как бы нехотя, вскоре вспыхнул ярким пламенем. Мины чаще взрывались в кронах деревьев, осыпая землю градом раскаленных осколков. Пришлось вместе с брезентом переместиться под танк и там коротать бессонную ночь.
Мотострелковый полк оперативного назначения с единственным танком и взводом ДШК прибыл в район леса еще засветло. Бодров связался с обороняющимися на окраине Волнихи автоматчиками.
Вместе со Шведовым и Муховым Сергей в штабном автобусе, глядя в карту, разрабатывал замысел предстоящего боя.
— Надо занять оборону на окраине поселка и не допустить продвижения немцев в направлении Кривого Рога, — предложил Мохов. — Постепенно перестреляем наступающих. Нам спешить некуда.
— А если они повернут вспять? Наша задача — уничтожить, а не брать измором, — не согласился Шведов. — Поэтому нам придется вести наступление с огневым сопровождением лишь двух минометных батарей, взводов ДШК и зенитных пушек.
Соблюдая требования нового Полевого устава Красной Армии и приказ Сталина № 306 от 8 октября 1942 года, командование полка приняло решение оба батальона развернуть в линию, роты усиления поставить во втором эшелоне. При этом станковые пулеметы использовать для ведения огня с флангов и в интервалах между взводами.
— Как строили боевой порядок в штрафном батальоне? — спросил Мухов.
Батальоны строили свои подразделения, все три роты, одна за другой в затылок, густо эшелонируя их в глубину, покрывая поле боя сплошным боевым порядком. Это вело к плохому использованию имеющихся огневых средств, то есть вынужденному бездействию по меньшей мере двух третей автоматов и винтовок, а также ничем не оправданным потерям вторых и третьих эшелонов от огня артиллерии, минометов, авиации противника.
— Сегодня ночью построим боевые порядки, завтра утром начнем наступательный бой после получасовой огневой подготовки нашей артиллерией. А уже с вечера полковая минометная батарея начнет вести беспокоящий огонь — одна мина за три-пять минут, заодно и пристреляет как следует опушку леса, загоревшиеся или выявленные цели.
— Хватит боеприпасов?
— Начальник артиллерии обещал привезти мин и снарядов в достаточном количестве. Сейчас берите с собой полевые уставы, идите к командирам батальонов и рот, изучите с ними порядок ведения наступления на противника, поспешно перешедшего к обороне в лесу зимой. И еще, к утру начальник артиллерии обещал привезти бутылки с зажигательной смесью, несправедливо забытые с сорок первого года, противотанковые мины на случай контратаки немцев.
Едва закрылась дверь за офицерами, в штабной автобус вошел капитан Фессель.
— Ваше благородие! Вновь прибыл для оказания посильной помощи, — улыбаясь, представился он.
— Рад видеть умного человека.
— Вы мне льстите.
— Нисколько.
— В конечном итоге умный — значит, способный предвидеть то, что недоступно пониманию других. Глупый, что и видит, не способен в полной мере осмыслить. Садитесь, почаевничаем.
Ординарец принес ужин.
— Выпить желаете? — предложил Сергей на правах хозяина.
— Не откажусь от ваших фронтовых ста граммов.
— Господин капитан, — обратился Бодров к гостю после скромной трапезы, — до войны вы были преподавателем гуманитарных наук.
— Да, я был магистром.
— Господин магистр, когда и как закончится эта война? Скоро уже три года этому кровопролитию. Сколько можно?
— А ваш СМЕРШ меня потом не прихватит?
— Разговор лишь между нами.
— Существуют законы и обычаи войны. Они объективны, не зависят от желания людей.
— Когда по законам войны придет день победы и чьим он будет?