Ваше благородие
Шрифт:
…Он был так восхитительно, так отчаянно жив, что не замечал ничего. Пьяный, как монах после Великого Поста — с одной чарки, жил от секунды к секунде, подбирая один золотой орешек за другим, врываясь и выскальзывая, не задумываясь о той, что вышла в путь вместе с ним. Она теперь существовала отдельно, она просто не могла ощутить жизнь так, как мог сейчас он. Ей требовалось больше, он это где-то понимал, но понимание осталось далеко позади. Он уже не мог остановиться, он не контролировал ничего, повлиять на происходящее мог не больше, чем младенец — на процесс своего рождения. Он скользил вниз, к ослепительному холоду и свету, к последнему приступу удушья и первому вдоху, к обретению жизни и принятию смерти.
ДА!!!
Он слишком поздно почувствовал, что оказался один на этом пути.
Темнота. Силуэты и тени. Дрожь в руках. Липкий воздух.
Он разомкнул объятия. Сел на пол, поправил штаны. Рубашка висела на одном плече, как гусарский ментик, он снял ее, швырнул в кресло. Положил голову на сомкнутые Тамарины бедра.
Отдышаться. Прийти в себя.
— Где ты был? — спросила она.
— Beyond.
— Ложись рядом.
Он поднялся с колен, лег рядом с ней на постель. Не сразу сообразил, что так пакостно давит в бок — оказалось, пряжка расстегнутого брючного ремня.
По-военному. Не раздеваясь. Хорошо, хоть ботинки снял. Скотина.
Он выругал себя последними словами, но легче не стало.
Что-то было между ними. Поострее и похолоднее, чем пресловутый меч Тристана. Он не заметил, потому что был слишком занят собой. Нужно было быстро что-то сделать, сказать, чтобы убрать это “что-то”, но он мучительно не знал, что следует сказать и сделать.
— Я пойду искупаюсь, — сообщила Тэмми.
— Ага… Может, пойдем вместе?
— Нет. Кое-какие вещи я привыкла все-таки делать одна…
— Яки.
Что-то было между ними. Тамара смывала с себя его прикосновения так же яростно, как прикосновения майора. Он мог не знать. Ему было не до этого. В конце концов, она сама виновата, что оказалась такой дурой. Она знала: нужно быстро что-то сделать, сказать, исправить положение… Но у нее не было сил.
Потом, у двери ванной, он наконец-то разглядел ее лицо при свете.
— Отойди, — она опустила глаза.
— Кто? — Артем коснулся ладонью ее щеки, провел большим пальцем по пятну подживающего синяка.
— А если я начну спрашивать — кто?
— Прости, — смутился он, пропуская Тамару обратно в комнату.
Она быстро сбросила халат, надела тишэтку и постаралась выплакаться за то время, пока он был в душе. Дважды за один час он довел ее до слез. Сам того не желая. Истеричка и безумец — идеальная пара, нечего сказать.
— Тэмми, — она сама не заметила, как он вышел и стал у двери.
— Я веду себя как дурак… Но дело в том, что я… не знаю, как себя вести. Мотивы моего появления здесь до ужаса эгоистичны… Проще говоря, мне хотелось увидеть тебя, и я пришел, совершенно не принимая во внимание, хочешь ли видеть меня ты… Мне даже в голову не пришло, что могла иметь место… психическая травма, например…
— Что ты несешь!? — ее трясло от смеха. — Ну, ты хоть сам-то слышишь, каким языком разговариваешь? Мотивы… Психическая травма… Господи… Это же надо было прочитать столько книжек, чтобы быть таким дураком! Брось свои тряпки и залезай ко мне под одеяло. Мотивы… Завтра, в это время, нас уже, может, и не будет, типун мне на язык, а он тут толкует про мотивы.
— Прости! — счастливо прошептал Арт, пряча лицо в вырезе ее тишэтки.
— Уже лучше, — улыбнулась она.
Вспомнилась эта идиотская песенка — "Хочу быть подполковником…"
Он — полковник и командует дивизией. Застрелиться.
Эй, а вы знаете, что мы злостно нарушаем инструкцию 114-29, которая запрещает сексуальные контакты между военнослужащими, один из которых находится в прямом подчинении другого? Ведь «Вдовы» приданы Корниловской дивизии до момента окончания операции…
— Хочу еще кофе, — сообщила она. — Хочу расспросить тебя о всяком-разном… Ведь только десятого увидимся… А то и позже. А я кроме той записочки через нашего комэска, никаких вестей от тебя не получала.
— И я от тебя.
— А у нас ничего интересного не было. Пока красные не прижали нас к земле, мы летали на рыбалку. Пилотов из воды вылавливали.
— Каховка, — напомнил он.
— Не-ет, как раз об этом я не хочу рассказывать, — просунув руки в рукава, она застегнула «молнию».
— Понял.
Они тихо спустились в кухню. Тамара зажгла свечу на столе.
— Рассказывай — она включила чайник. — Командовать дивизией — это сложно?
— Ты удивишься, но в принципе — не сложнее, чем организовать гималайскую экспедицию. В твоем непосредственном подчинении на любом уровне командования находится дюжина человек. Командуют они взводами или полками и бригадами — какая разница… Или ты можешь добиться толку от этой дюжины, или нет.
— Мама Рут, вернувшись с первого брифинга, сказала, что ты — настоящий командир.
— Нет, Тэмми. Я обманщик. Мистер Мистофелес. Я солдат, который варит кашу из топора…
2 мая, Симферополь, Главштаб, 2240
Здесь он был самым младшим. Тридцатилетний полковник, командир дивизии — не такая уж сенсация для Вооруженных Сил Юга России, знававших тридцатилетних генералов, командовавших армиями. Но отношение чувствовалось. Иногда проскальзывали «а-этот-что-здесь делает?» взгляды. Не обращать внимания. Слушать. Запоминать. Думать.
— Итак, господа, в воздухе мы инициативу теряем. За каждый боевой вылет красные сбивают в среднем по четыре самолета, что недопустимо. Мы можем прекратить гробить технику и людей, господин Командующий?
— Пожалуй, теперь — да… — кивнул Адамс. — Переводите с завтрашнего утра дежурные самолеты в боевое патрулирование воздушного пространства Крыма. Снижайте активность с каждым вылетом. Начинаем операцию «Потемкин». Господин Воронов?
— Американцы подтверждают: Советы готовят вторжение через Тамань. На переброску людей и транспортных средств у них уйдет не менее четырех суток, заложимся на экстренность — трое суток. Ориентировочно дата высадки — шестое, плюс день-два. Выбор места высадки обусловлен кратчайшим маршрутом и нехваткой транспортных средств. Отвлекающий десант готовится из Одессы на Тарханкут, предположительно — силами одного полка морской пехоты.