Вашингтонская история
Шрифт:
— Повестка у вас с собой? — спросил Чэндлер, переходя к деловому разговору. — Аб Стоун довольно подробно рассказал мне о вашем деле. Но я хотел бы видеть повестку.
«Дело», — опять это слово; ей тотчас же представилось, что какая-то невосполнимая часть ее существа втиснута в тяжелый бурый переплет свода законов и долгие годы покрывается пылью на забытой архивной полке… Это слово действовало ей на нервы.
— Повестка с вами? — снова услышала Фейс голос Чэндлера; оказывается, она даже не ответила ему!
— Да, — заторопилась она, шаря в сумочке, где вместе с носовым платком, губной помадой, пудреницей, водительскими правами и кошельком для мелочи лежала розовая повестка. — Вот она! — Фейс с брезгливым видом протянула ему повестку, словно от нее шел дурной запах. На самом же деле повестка, лежавшая рядом с пудреницей, сильно пахла пудрой.
Чэндлер потянул носом, и по его крупным губам скользнула быстрая усмешка.
— Однако это безусловно что-то новое, — сказал он. — Скорее можно было ожидать, что от нее запахнет тухлой рыбой.
Теперь засмеялась и Фейс. И засмеявшись, почувствовала себя гораздо увереннее. Он читал повестку, а она, затягиваясь сигаретой, наблюдала за выражением его лица.
Ему было лет тридцать с небольшим, и, как ни странно, ей казалось, что в нем есть что-то от Тома Сойера. Мальчишка из захолустного городка, только повзрослевший, образованный, усвоивший приличные манеры. Он так непохож на тех юристов из крупных фирм, блестящих молодых людей, которые бывали в гостях у Тэчера. Эти юристы (как, впрочем, и большинство видных департаментских деятелей, щеголявших отработанным произношением) создавали вокруг себя атмосферу восточно-американских фешенебельных колледжей. Они всегда были преисполнены сознания своей принадлежности к высшему классу и кичились изысканностью одежды и манер — словом, тем, что по их понятиям являлось признаком интеллигентности. Они составляли замкнутую касту, куда не допускались другие адвокаты, особенно евреи и неотесанные выходцы с Запада. Фейс бессознательно ожидала, что младший компаньон фирмы «Стерлинг, Харди, Хатчинсон и Мак-Ки» окажется именно таким, — и сейчас ее поразило, а потом радостно примирило с Чэндлером именно это несходство с заранее сложившимся в ее воображении образом.
Ей нравилось его открытое худощавое лицо, задумчивые серые глаза, тонкий нос и лукавая усмешка. У него были прямые каштановые волосы, разделенные слева пробором и гладко зачесанные назад. Но что заинтересовало ее больше всего и неожиданно умилило — это брызги веснушек на носу и скулах; веснушки были не яркие, но все же достаточно заметные, чтобы представить себе его лицо в ранней юности. «И в любом возрасте, — подумала Фейс, — он всегда будет выглядеть молодым». В этой мысли была своеобразная острота.
Она отвела глаза от его лица и окинула взглядом кабинет, показавшийся ей далеко не таким чопорны и неуютным, как приемная. И здесь обстановка была солидная — дорогая мебель и ковры, но Фейс сразу ж заметила две важных для нее особенности.
Первая — это книжные полки. Само собой, ряды толстых кодексов в одинаковых переплетах, но среди них — цветные обложки новых книг по экономике и политике, а также несколько романов — кое-какие Фейс узнала; это были серьезные романы. Итак, очевидно, интересы Чэндлера не ограничиваются юриспруденцией. Трудно сказать почему, но Фейс это как-то приободрило.
Вторая особенность имела для нее сугубо личный смысл. На стенах в узеньких рамках висело с полдюжины литографий, изображавших сцены в суде — но, в отличие от тех, что украшали приемную, они не прославляли давным-давно умерших и позабытых английских законников. Здесь висели литографии с рисунков Домье — злые сатиры на судей и адвокатов. Некоторые из литографий Фейс хорошо знала, и ей было приятно увидеть их здесь. Ближайшая изображала узника на скамье подсудимых; судебная стража держит его с обеих сторон и затыкает ему рот, а судья провозглашает: «Вам предоставляется слово. Вы свободны. Говорите!»
Глядя на литографии, она вспомнила о своих репродукциях с рисунков Гойи. «Интересно, понравились бы они Чэндлеру?» — подумала она. Интуитивно она догадывалась, что да, — и у нее стало тепло на душе при мысли, что их вкусы и взгляды совпадают.
Как непохоже это ощущение на тот холод, которым обдало ее, когда она впервые показала Тэчеру гравюру Гойи… Взяв мужа за руку, она повела его в небольшую комнатку, служившую ее отцу кабинетом и библиотекой, и, выдвинув широкий ящик книжного шкафа, бережно вынула папку. Это были офорты из серии «Бедствия войны», — сокровище, которое отец берег как зеницу ока. Фейс с любовью переворачивала листы.
— Бр-р! — поморщился Тэчер. — Слишком мрачно!
— Тебе не нравятся офорты, — отозвалась Фейс, — а мне не нравится война. По-моему, это великолепно. Во время гражданской войны в Испании я уговорила маму продать часть офортов и пожертвовать деньги в пользу республиканцев. Если бы республиканцы продержались дольше, я бы, наверное, продала все. Отец был республиканцем, и я уверена, что он сам подсказал бы мне это. Страшно жаль было расставаться с ними…
— А я собираю охотничьи гравюры, — сказал Тэчер.
Фейс положила папку в ящик странно-беспомощным движением, с чувством пустоты, которого она никогда не забудет.
И теперь Фейс тихо радовалась, глядя на Домье… но постепенно мыслями ее снова завладели Дейн Чэндлер и розовая повестка.
В белом полотняном костюме Чэндлер казался подтянутым и элегантным, хотя и без тени франтовства. «А я, — с досадой подумала Фейс, — после всех сегодняшних мытарств, должно быть, выгляжу просто чучелом». Ну почему ей не пришло в голову остановиться где-нибудь по дороге и привести себя в порядок — хотя бы подкрасить губы и перевязать ленточку на волосах! Совсем ни к чему было являться сюда в виде херстовской карикатуры на радикалок.
Чуть тягучий голос Чэндлера отвлек ее от воображаемого зеркала.
— Я был бы рад сказать вам, миссис Вэнс, что ваш случай — единственный в своем роде, но, к сожалению, это далеко не так. По сравнению с другими, вам еще повезло. Вот, например, в повестке не сказано «явиться немедленно».Вам, к счастью, предоставили некоторую отсрочку.
Фейс подняла голову.
— А что это значит?
— По закону, — сказал Чэндлер, — немедленный вызов означает лишь то, что вызываемое лицо должно явиться в самое ближайшее время. Но агенты комиссии имеют обыкновение использовать такие повестки, как ордер на арест. И если вы не знаете своих прав, то вас могут тут же повести на заседание, не дав никакой возможности подготовиться. Конечно, это грубое нарушение конституции…