Васил Левский
Шрифт:
Слух о том, что Панайот Хитов снова на Балканах, катился от села к селу. Навстречу ему выходили одиночки и целые отряды, просили принять в чету. Воевода решил остановиться в Сливенских горах, осмотреться, подробнее ознакомиться с положением в Болгарии. Здесь он уже бывал не раз. Сливен — его родной город, во всей округе его хорошо знают. Друзья и единомышленники несли ему сюда все новости, которые им удавалось узнать. Подолгу проводили они время вместе с воеводой, знаменосцем и писарем [37] четы в горячих спорах, тяжких раздумьях. Но как ни прикидывали, как ни взвешивали, все выходило, что народ еще не готов. Верно, в народе много горючего материала, ой, как
37
Писарь в чете — это нечто вроде начальника ее штаба.
Воевода рассказывал:
— Пришли ко мне люди из Пловдива, Ямбола, Карнобата, Железника, чтобы спросить, не пора ли теперь начать восстание. Но я объявил им, что теперь не время. А в другой раз я нашел за Сливеном вооруженную молодежь. Эти удальцы решили было собрать поселян, ударить на ту часть Сливена, где живут турки.
«Что вы задумали делать?» — спросил я. «Драться за свободу!» — ответили они. Посмотрел я на их вооружение. Оружие было старое, патроны нехорошие, порох негодный, а хлопцы неопытны. Можно ли воевать с таким оружием? Я сказал им, что рано начинать восстание: народ не подготовлен, да и никакой организации мы не имеем. Многие из молодцев плакали, просили взять их с собой. С трудом я убедил их возвратиться домой и ждать более удобного времени. Хорошо ли я сделал — этого я и сам не знаю.
Слушает знаменосец рассказы опытных людей, много дум вызывают они. Что же делать? Ждать? Но до каких же пор? Действовать большими четами — нельзя, их легко обнаружит и уничтожит противник. А малые четы хоть и неуловимы, да много ли от них пользы? Вот хоть бы и их чета. Тридцать человек! Пусть самых отчаянных, самых преданных. Разве это та сила, которая может свалить господство чужеземца? Настоящая сила — это народ. Но народ еще должен осознать, что он всесилен. А кто поможет ему дойти до этой истины? Для этого потребуется больше людей, чем для всех чет, вместе взятых. Где выход? Где выход?
Действительность не указывала выхода. Она лишь подтверждала обреченность одиночек. Вернулся помощник воеводы Желю Чернев, ходивший на поиски четы Филиппа Тотю, перешедшей через Дунай 17 мая. Желю принес весть, что Тотю в стычках с турками потерял почти весь отряд. Добраться до Хаин-боазского прохода, где была у словлена встреча с четой Тотю, Желю не смог. Взбудораженные появлением чет, турецкие власти разослали по горам многочисленные карательные отряды.
Оставаться дальше около Сливена стало бессмысленно и рискованно. И Хитов решил вести чету на поиски Тотю и его товарищей. Прошли мимо Тревны и Габрово, поднялись на Стара Планину и никем не замеченные вышли к Амбарице. С вершины ее открывалась Карловская долина. Дрогнуло сердце Левского, захотелось спуститься в Карлово повидать мать и друзей.
Поход в Карлово Левский позже описал в стихах, правда очень незрелых. С ружьем бельгийским, саблей острой и парой пистолетов спустился он с гор. Через три стражи турецкие прошел, натолкнулся на четвертую, но турки бежали, когда он обнажил оружие. До вечера просидел в кукурузе, а потом присоединился к возвращавшимся с поля крестьянам и с ними вошел в город. Встретился с товарищами, некоторых не нашел — сидели в турецкой тюрьме.
Наутро Левский вновь ушел в горы, а турецкие власти принялись его искать. Арестовали мать, но от нее ничего не добились. Не выдали и друзья. Одного из них пять месяцев мытарили по тюрьмам, когда он вернулся, то «выглядел, как из гроба вытащенный».
Не найдя Левского в Карлове, бросились в Войнягово.
Бухарестская газета «Народност» об этом
Левский вернулся в чету с ценными сведениями. Он доложил воеводе, что, по сообщению верных людей, из Карлова вышел турецкий офицер с солдатами, переодетыми в пастушью одежду, чтобы «принести наши головы».
— Говоришь, предупредили верные люди?.. Я всегда верил, что в Болгарии есть люди, есть добрые сердца и чистые души, которые даже и под тяжелым рабством, во мраке невежества носят в груди своей семя будущего болгарского развития и нашего будущего счастья. А турки пусть идут, — сказал воевода и приказал устроить засаду.
Прождали три дня, а когда на дороге появился отряд, его встретили огнем. Офицер и два солдата пали, остальные разбежались.
— Вот так-то: пошли за нашими головами, а потеряли свои. Молодец наш знаменосец!
Дружинники скоро полюбили своего знаменосца: общительного и веселого товарища на отдыхе, верного друга в беде, требовательного в походе.
— В горах мы ходили гуськом. Бывали так утомлены, что, случалось, засыпали на ходу, — рассказывал четник Васил Николов. — Однажды я сам заснул и отстал от четы. Когда очнулся — смотрю, передо мной буйная река. Где я? Воевода дал нам совет: если кто потеряется, то чтобы держал курс на заход солнца. Так я и сделал. Прошло немного времени, и очутился я на перепутье. По какой тропке идти? Перепугался: схватят меня турки и будут искать других. Не зная, что делать, решил помолиться богу. Сбросил ружье, опустился на колени у перепутья и воскликнул: «Если выберусь на нужную дорогу и спасу себя и товарищей своих, то, когда вернусь в Румынию и заработаю сто лир, пойду поклониться гробу господню и пожертвую ему эти деньги». Поцеловал я после этого землю, взял ружье и отправился по одной из дорожек. Недолго шел, и вдруг вижу Левского с четниками. Он вышел меня искать. Очень я обрадовался, а тот строго стал расспрашивать, почему я отстал.
Был и такой случай. После сражения с турками у села Буново захотелось нам пить, и мы пошли к источнику. Левский отогнал ребят, а я все же украдкой напился. Вода была очень студеная. Левский заметил и влепил мне оплеуху. «В следующий раз усталый и потный не будешь пить холодную воду», — сказал он мне. Он заботился о нашем здоровье.
Изменил и воевода свое мнение о молодом знаменосце. От опасения, что по неопытности он не справится с делом, давно не осталось и следа. В Левском старый воевода нашел хорошего, помощника, отважного и находчивого воина. Позже, вспоминая поход 1867 года, Панайот Хитов скажет:
«Знаменосец мой Левский на сон был легок, как заяц. От малейшего шума вскакивал и хватался за оружие. На скалы и горные вершины взбирался, как дикая коза. Пропасти перескакивал, как серна. Пуля его не знала промаха. В бою был смелым и решительным, как лев».
Чета продвигалась дальше на запад. Опытный воевода Панайот Хитов то выводил ее из-под удара, то сам наносил быстрые удары и уходил без потерь. Но вот пришла пора и чете дать жертву смерти. Захворал дружинник Иван Капетан. Задержаться, чтобы лечить больного, оказалось невозможным. Оставалось или покинуть его живым, или отрубить ему голову. Иван умолял не оставлять живым, и товарищи принуждены были исполнить его желание. Этого требовал суровый гайдуцкий закон. Лучше принять смерть от рук друзей, чем в муках кончить жизнь в руках врагов. Знаменосец обмыл голову боевого товарища и по христианскому обычаю похоронил ее под могучим буком.