Васил Левский

Стекольников Александр Яковлевич

Но не легко было выжать деньги у этих «толстосумых патриотов».

— Поехали мы в Бухарест, — продолжает П. Хитов,— но меня не признал ни один бухарестский купец. Я решился сказать им, что отправляюсь на Балканы бороться против турецкой несправедливости, потому что наше отечество ждет от нас помощи и каждый болгарин должен жертвовать. После долгих мук и хлопот я успел приблизиться к ним и попросить, чтобы они собрали между собой потребную сумму на оружие и исполнили свой долг. «Если мы не поможем сами себе, — говорил я, — то ни Россия, ни Сербия не помогут нам».

В тот период руководители Добродетельной дружины вели с Сербией

переговоры о создании южнославянского государства. В планы образования его входила организация восстания в Болгарии. И они решили использовать чету Хитова в своих целях: проверить на месте возможность восстания. Председатель Добродетельной дружины Христо Георгиев объявил Хитову, что они дадут деньги, но при условии, что четы не будут поднимать восстания, а будут только наблюдать за настроением народа. «Ты должен употребить все свои силы, чтобы пресечь любую попытку к восстанию, пока мы не договоримся с Сербией»,— сказал он воеводе.

Это опрокидывало планы Раковского и его единомышленников на подъем восстания путем засылки чёт. Но что оставалось делать Хитову? Не распускать же добровольцев, собравшихся по зову Раковского! Хитов принял условие:

— Работайте, как вам благоразумие позволяет, а мне дайте немного оружия и отправьте в Болгарию,

Христо Георгиев выдал сто тридцать лир. Чета Хитова была снаряжена, и он записал в своем дневнике:

«Я приготовился. Васил Левский был избран моим знаменосцем, Иван Кыршовский — писарем, Тотю Филипп — второстепенным воеводой, Желю Чернев — моим помощником».

ГЛАВА ВТОРАЯ

ПОД ГАЙДУЦКИМ ЗНАМЕНЕМ

Ночь 28 апреля 1867 года. Тихо усаживались в большие турецкие каики увешанные оружием люди. Всматриваясь в даль, на берегу стоял воевода. Дунай казался бесконечно широким. Там, за ним, болгарская земля, родная, желанная. Удастся ли добраться до нее незамеченными? Что таит тишина: беспечность врага или засаду? Пришел знаменосец:

— Все готово!

Воевода перекрестился и направился к лодке:

— Поплыли, друзья! Вперед! За свободу!

Первым вышел на дунайский простор каик воеводы. За ним остальные два. Плыли так, что и самим не слышно было. Только учащенно и сильно стучали сердца.

Берег предстал неожиданно, крутой и темной стеной. Из каиков выскакивали люди и припадали губами к родной земле.

Огляделись. Справа — Тутракан, поселок рыбаков и виноградарей, пограничный турецкий пост. Впереди — неизвестность.

Столкнуты с отмели каики, и Дунай легко понес их подальше от любопытных глаз. Набежавшие волны слизали следы с прибрежного песка.

— Ищи теперь ветра в поле. Пошли!

Затемно добрались до леса, извечного друга гайдука. Здесь отсиделись, а в ночь — дальше. Шли местами незнакомыми, густо населенными турками. Днем в укрытии, ночью —в пути. Людей сторонились. От ненужного кровопролития воздерживались. Но когда встречался турок — его уничтожали. Воевода понимал жестокость такой меры, но иного выхода не было.

«Действительно, эти турки были зарезаны напрасно, но могли ли мы поступать иначе? — писал позже воевода [33] . —

Если бы мы выпустили их живыми, то, может быть, не спасли бы своих голов. Турки могли бы дать знать о нас войскам. «Чем они будут бегать да призывать войско, которое будет за нами гнаться по дели-орманским равнинам, то лучше будет, если мы их уничтожим», — сказал я своей дружине. Если бы мы были в Балканах, где нас трудно словить, то эти турки остались бы живыми».

33

 При описании организации четы и ее похода автор настоящей книги пользовался записками командора четы, воеводы Панайота Хитова «Мое странствование по Стара Планине». Записки вышли в свет еще при жизни В. Левского, в 1872 году в Бухаресте, под редакцией Л. Каравелова. В 1877 году они появились в русском переводе в «Славянском сборнике» (СПБ, т. II, раздел IV, стр. 49—125).

Дели-орман — местность лесистая, но на редкость безводная. Рек нет, а колодцы только в селах, куда заходить остерегались. Нашли грязную лужу — напились. Трудно было с продовольствием. Ели крапиву с солью. Повстречался караван турецких купцов. Остановили, забрали хлеб, шали и фески. Хлеб съели, шали и фески раздали в пути болгарам.

Местью угнетателям не тешились, но в случае нужды творили суд скорый и справедливый.

«По дороге к Осман-пазару ночь была лунной, видимость хорошая. Впереди, — рассказывал участник похода Васил Николов, — мы увидели лесок, из которого вышли два турка с топорами. Мы остановили их. Они приняли нас за турок. Пока мы с ними разговаривали, из села донеслись песни. Турки сказали, что это поют болгарки. Один из нас спросил турка, есть ли у него знакомые болгарки. Турок хвастливо ответил: «Подумаешь, в любом селе возьмешь болгарскую девушку, хоть поповскую дочь, если захочешь!» Левский рассвирепел, хотел тут же зарубить турка, но воевода приказал связать наглеца.

Пошли дальше. Встретили сельского старосту. Воевода устроил ему допрос. Староста признался, что силою отобрал у болгарского крестьянина триста грошей. Осудили его на смерть. Левский и я исполнили приговор».

Но когда позже, в горах под Сливеном, после стычки с турецким отрядом Левский узнал, что среди убитых преследователей оказались поляки-эмигранты и болгары, он заплакал. Ему, у которого не дрогнула рука при наказании врага, стало жаль несчастных, по слепоте своей выполнявших роль защитников угнетателей.

На седьмой день увидели впереди зеленые склоны Стара Планины, седого Балкана—гнезда гайдуцкого. Взыграло сердце юнацкое. Подтянулись, приободрились дружинники, запели:

На Балканах ветер, воя, И метет и кружит, А юнак зовет трубою: «Братья, все к оружью! Братья, время! Поднимайтесь, К воле пробуждайтесь, Рабство и тиранство рушим, В бой пойдем с оружьем! Кто болгарином быть хочет, Биться вместе с нами, Пусть скорее саблю точит, Поднимает знамя!