Василиса Опасная. Воздушныи? наряд пери

Лакомка Ната

– Вернется? Зачем?

– За кем, – поправил меня ректор. – Он вернется за тобой.

Опять этот резкий переход на «ты». Голова у меня пошла кругом.

– Вы и правда пытались поймать его на меня?

– Я понял, что у него необычное к тебе отношение. И сегодня в этом убедился. Как видишь, чары Вольпиной спроецировались на тебя ещё кое у кого.

– Тогда если вы были уверены, что он нападет, – я решительно ничего не понимала, – если устроили ему ловушку… если знали, что он не преодолеет границ института,

то как он сбежал?

– Его выпустили, только и всего. Тот, кто впускал и выпускал зохака уже много раз.

– Предатель, – догадалась я. – Предатель в «Иве». Тот, кто поменял код на двери лаборатории в прошлом году… Вы узнали, кто это?

– Подозоревал, – уклончиво ответил ректор.

– Давно?

– Сравнительно.

– Тогда почему вы его не остановили? И зохак бы не сбежал!

– Зато теперь я знаю всё наверняка.

– Но зохак сбежал! – воскликнула я, вскакивая из кресла.

– Краснова, – Кош Невмертич резко обернулся ко мне, – запомните, что лучше отпустить десять виновных, чем наказать одного безвинного.

– Наикрутейшая отмазка!

– Что? – он засмеялся, а я насупилась.

Опять играет в какие-то одному ему известные игры. А я должна бродить, словно с закрытыми глазами.

– Не хотите говорить… Снова секреты, – сказала я раздраженно.

– Тебе не надо об этом беспокоиться, – Кош Невмертич оказался рядом, положив руку мне на плечо. Рука у него была совсем не такая, как у Быкова – она не придавливала каменной плитой, а поглаживала, ласкала, но в то же время удерживала крепче, чем любые каменные плиты.

– А о чем… беспокоиться?

– Сейчас ты не выходишь из института ни под каким предлогом, – голос ректора стал вкрадчивым, нашептывающим. – Ни под каким, слышишь? Только с моего разрешения. Ко всем относись с подозрением. Зохак может притвориться любым. А мы с тобой… – он таинственно замолчал.

– Что – мы? – взволнованно выдохнула я.

– У нас будет особое слово, – ректор наклонился, обдав мою щеку жарким дыханием, – если захочешь убедиться, что я – это я, поинтересуйся, что ректор «Ивы» постоянно носит при себе.

– И что же? – спросила я, уже ничего не соображая.

Как можно было думать о чем-то другом, когда Кош Невмертич вот так обнимал меня, почти касался губами, почти… уговаривал…

Вместо ответа ректор расстегнул пиджак, и мне мгновенно стало жарко. Может, тоже что-нибудь расстегнуть? Три верхние пуговки на кофте, к примеру?

Но тут Кош Невмертич достал из внутреннего кармана фотографию. Мою фотографию. Я едва успела заметить это, как он спрятал ее.

– А вы? – сердце мое бешено забилось. – Как вы узнаете меня? Может, паролем будет…

– Не надо паролей, – перебил он, выпрямившись, и снова превратился в Ледяного принца, господина Холодного-насмешливого-ректора. – Вас, Краснова, я узнаю и без пароля.

– Да ладно, – пробормотала я недоверчиво, недовольная, что все эти секреты и явки нужны для меня-балбески, оказывается. А не для него.

– Я вас узнаю и с закрытыми глазами. Можете не сомневаться.

– И как узнаете? – шепотом спросила я.

Ректор смотрел на меня и молчал, а я ждала, замирая от предвкушения. Сейчас он скажет… что-нибудь такое, красивое скажет… Что-нибудь ужасно романтичное…

– Идите-ка на лекцию, Краснова, – сказал он, возвращая меня с небес на землю. – В вашей жизни ещё встретится уйма чудовищ и магов, желающих подпортить вам жизнь, но это не повод, отлынивать от учёбы.

Ну конечно, как будто Айсберг Невмертич мог сказать что-то другое.

– Уже пошла, – сказала я с отвращением. – И вам не кашлять.

Сейчас выйти и так хлопнуть дверью, чтобы все его драгоценные яйца вдрызг разлетелись!

– Василиса, – окликнул ректор, когда я была уже на пороге. – Ещё пара слов.

– Учиться и учиться? – хмуро поинтересовалась я.

– Нет, – он подошел ко мне, но не прикоснулся, хотя я очень этого ждала. – Что бы ни случилось, обещайте мне не повторить судьбы предыдущей жар-птицы.

– Вы о чем это? – возмутилась я. – Про самоубийство, что ли? Да я никогда…

Он прижал указательный палец к моим губам, и я замолчала, как по волшебству. Всё-таки, этот человек имел надо мной огромную власть. Мог попросить о чем угодно – и я бы сделала, не задумываясь. А он просил о такой ерунде.

– Что бы ни случилось, – повторил Кош Невмертич. – Потому что всё можно, пока жив. Потом уже – ничего не исправить. Запомните – всё можно, пока жив.

Какая-то глупость эти разговоры. Лучше бы поцеловал, что ли. Было бы больше пользы.

Я подождала, не услышу ли ещё чего-нибудь, но ректор убрал руку и приглашающее указал на дверь. Значит, всё. Разговоры закончены.

– Тогда я вам кое-что скажу, – заявила я, встряхнув волосами. – Не пару слов. Слов пятьдесят, наверное. Зохак, конечно, чудовище. И с Баюновым он себя повел, как убийца. И то, что он за мной охотится – мне совсем не нравится. Но вот что странно – только он слушал меня. И слышал. Вы понимаете, о чем я? Да, что он всё врал. Но он был рядом, когда вы партизанили, Кош Невмертич. Не надо партизанить. Переходите уже к рукопашному бою. А я… – тут я на секунду замялась, но решительно закончила: – Я уже говорила и ещё повторю. Я вас буду ждать, хоть десять лет. Даже если вы уйдете в глухое подполье. Но и мне хотелось бы знать, если я уже проиграла на любовном фронте.

Глаза у ректора по-кошачьи блеснули, губы дрогнули. Едва заметное движение по направлению ко мне, и снова остановка – будто он хотел броситься на меня, совсем как зохак, но в последний момент сдержался.

– Понял вас, Краснова, – произнес он сквозь зубы. – Вы не проиграли. Вы меня разбили наголову. Прикажете сдаваться в плен? На милость победительницы?

– Опять издеваетесь? – спросила я со вздохом. – Ладно, пока вы тут выбрасываете белый флаг, я на занятия.

Кош Невмертич не стал меня удерживать, а я не оглядывалась, но спиной чувствовала его взгляд.