Василий Аксенов. Сентиментальное путешествие
Шрифт:
Обоснованны ли они? Ведь не академический же труд сочинял Аксенов. И даже не исторический роман! И, стало быть, имел право добавить кое-что и лично от себя в этот крепкий и аппетитный балтийский грог. И потом, образ Екатерины, к которому так хмуро придирались критики… чем он, по большому-то счету, противоречит образу мудрой, просвещенной самодержицы? Что с того, что для Пушкина она была «Тартюф в юбке»? Неужто теперь для Аксенова она не может стать «Жантиль в ботфортах»? За пределами академической дисциплины (в которой, впрочем, остается место для версий), он – автор – может всё. Особливо коли он, как и его оппонент, – немалый выдумщик и вольнодумец!
И не зря он, толкуя об этом романе с главным редактором
* * *
Писал он «Вольтерьянцев» в альбомах. Перенес туда пропасть сведений о парусных судах, гвардейских полках, вольных городах, Вольтере[267], Екатерине, Балтике, упряжи боевых коней. Похоже, он полюбил то время. Да так, что и бойцов тайной войны – Мишеля и Николя, то есть Колю Лескова и Мишу Земскова, – записал не в шпионы, а в «отцы декабристов». А что делать? Любит он их. Потому и пускает на верных Пуркуа-Па[268] и Антр-Ну[269] вскачь по западной части нашего континента, дышать «воздухом всеобщей влюбленности», как и положено истинным байронитам. Вот ведь история: и Байрона-то еще нет, а байрониты – вот они, здесь, верхом-с.
В 2004 году роман вышел в журнале «Октябрь» и издательстве «ИзографЪ». А 2 декабря того же года получил премию «Букер» (с 2002 года – «Букер – открытая Россия»). Ее дают за лучший роман, написанный по-русски. В шорт-лист вошли еще пять авторов: Олег Зайончковский («Сергеев и городок»), Анатолий Курчаткин («Солнце сияло»), Марта Петрова («Валторна Шилклопера»), Людмила Петрушевская («Номер один, или В садах других возможностей») и Алексей Слаповский («Качество жизни»). Решение принимало жюри во главе с Владимиром Войновичем, в составе литераторов Андрея Дмитриева, Никиты Елисеева и Леонида Быкова, а также режиссера-мультипликатора Гарри Бардина.
Эту премию, одну из главных в стране – 15 000 долларов, букет белых лилий и высокую степень признания, – присуждают с 1992 года.
Ну, признания-то хватало, с премиями у него было небогато. В 1990-м он получил сразу три – имени А. Крученых, «Великое Кольцо» и журнала «Юность». Потом был перерыв. В 1998 году на «Букер» номинировали «Новый сладостный стиль», но премию он не взял. Не взял и Государственную. По словам Виктора Есипова, университет Джордж Мэйсон шесть раз выдвигал Аксенова на Нобелевку по литературе, и тоже безрезультатно. И вот – «Букер».
7
После вручения «Букера» Аксенову предлагают возглавить жюри этого конкурса. Он соглашается. Уже входя при этом в жюри «Триумфа» и ряда других премий.
Через год это решение отозвалось конфликтом.
Мнение председателя и членов жюри – Аллы Марченко, Владимира Спивакова, Николая Кононова и Евгения Ермолина – относительно очередного победителя
«Выбирать лауреата… было очень трудно, – рассказывал Василий Павлович. – Члены жюри совершенно по-разному смотрят на современную литературу. Будучи автором двадцати пяти романов, я высказал свою точку зрения. <…> Роман Анатолия Наймана "Каблуков" на голову выше всех представленных в шорт-листе произведений. На одном уровне с "Каблуковым" находится роман Михаила Шишкина "Венерин волос", не вошедший в список… К сожалению, мне не удалось найти общий язык с другими членами жюри».
Решение было принято большинством при соотношении голосов четыре к одному. Один – это Аксенов. Он голосует за «Каблукова» и, убежденный в своей правоте, на церемонии отказывается назвать победителя Дениса Гуцко и его книгу «Без пути-следа». Это делает критик Евгений Ермолин.
Аксенов был опечален. И не только поражением «Каблукова», но и тем, что вокруг премии устроили скандал. «Я ругаю себя, что согласился стать председателем жюри, – после говорил Аксенов. – Это было под влиянием эйфории от получения в 2004 году премии за "Вольтерьянцев и вольтерьянок". <…> Если бы счет был "три-два" в их пользу, я бы ничего не сказал, вручил бы премию, и всё. Но оказалось "четыре-один"… Я понял, что надо отвечать ударом на удар. И когда я сказал, что не стану вручать Букеровскую премию, они совершенно обалдели»[270].
«Разум ли повелевает руке подняться?» – вопрошает фило зоф в «Вольтерьянцах». Не о том же ли размышлял и Аксенов на церемонии «Букера» 2005 года?
8
В 2006-м он публикует в «Октябре» роман «Москва-ква-ква». И почти сразу – в «ЭКСМО». Тираж 30 100. Немногие тексты 80-х, 90-х и начала «нулевых» годов обсуждались столь яростно.
Мы уже говорили, почему многих устраивает формула «Сталин – великий злодей». Она, как бы клеймя тирана, возвышает его. А вместе с ним – всё, что дорого обращенному в прошлое совку: «великие свершения и достижения» тех времен, когда «народ и партия» были «едины», «коммунизм» виделся «светлым будущим человечества», провозглашалась «слава КПСС!». Ибо что ж такое «планы партии», как не «планы народа»? Память – мощная сила. И кто-то черпает в ней бетон для строительства тех идеальных опор, без которых ему не устоять в этой жизни. Вот ему-то и подходит схема «Тоталитаризм – это плохо; но зато была великая эпоха».
В чем же секрет стойкости такого отношения? В созданной при советах управляющей знаковой системе – наборе разнообразных кодирующих инструментов, встроенном в повседневность и через двадцать лет после крушения советской власти.
Чтобы их заметить, достаточно оглядеться. Вот звезды на башнях Кремля. Вот мавзолей Ленина. Вот его истуканы, натыканные по городам. Вот барельефы и мозаики в метро. И названия улиц, пароходов и станций, данные в честь «красных героев» (при отсутствии названий в честь героев «белых»). И много что еще – не станем перечислять все факторы, незаметно «строящие» россиянина под советский ранжир, даже когда и советов-то нет, и коммунисты не у власти… Но пометим: они – источник шизофренического раздвоения мировоззрения множества россиян. С одной стороны – капитализм по душе, с другой – ностальгия по серпу и молоту.
Этих кодирующих знаков можно бояться. А можно с ними бороться. Причем бороться по-разному. Аксенову была отвратительна вся окружающая его в новой, капиталистической России «красная» символика. Его смущало, что, приезжая в Россию, и живет-то он в здании, представляющем не что иное, как часть этой управляющей знаковой системы – архитектурную.
Это тот самый небоскреб на Котельнической набережной, со всеми его квазиантичными скульптурами, дубовыми листьями, декоративными знаменами и звездой на верхушке.