Василий Блюхер. Книга 1
Шрифт:
Фадей Фадеевич знал, что Василий с кем-то занимается, и не препятствовал. Наоборот, он даже как-то сказал:
— Позови его, пусть с Настенькой закончит ученье.
— Он на дом не ходит, — нашелся Василий, — а Настасье Фадеевне негоже к мужчине с визитом.
— Это я сам понимаю.
Василий не хотел, чтобы Воронин или кто другой из его семьи встречались с Анной Николаевной. Не хотела этого она сама. Если приходила в лавку, то не иначе как под черной вуалью и заговаривала с Василием с глазу на глаз, когда ни посетителей, ни самого хозяина
Летом как-то после занятий она с грустью сказала:
— Всё! — И после долгой паузы добавила: — Николая выслали в Сибирь.
Василий почувствовал, что Анне Николаевне стоит большого труда не заплакать, и понял, что Николай для нее не только товарищ по работе. Она же поделилась своим горем именно с Василием, потому что он охотно в свое время помогал Николаю, а теперь ей и все он делает так умно, что комар носа не подточит. Не каждый согласится на такой риск.
— Что же будет дальше? — спросил он.
Анна Николаевна посмотрела на него добрым взглядом:
— Осенью я уеду из Питера. Вам придется заниматься одному. Когда вернусь — дам о себе знать.
Настя не только ревниво относилась к тому, что Василий вечерами занимается, но и злилась. Она готова была сцепиться со своими сестрами, с маменькой, лишь бы выместить на ком-нибудь свою злость. Василий взял себе за правило не разговаривать с ней в лавке даже тогда, когда покупателей не было. Он становился за конторку, доставал счета и делал вид, что не замечает Насти.
Однажды она высмотрела, куда он уходит, — и более часа простояла в ожидании на углу. Когда Василий вышел из дома, в котором жила Анна Николаевна, Настя подошла к нему и с хитростью, в которой прозвучала и угроза, заметила:
— Твой студент-то, оказывается, в юбке. Так вот ты какой!
Василий разгадал хитрость Насти и тут же предложил:
— Сходим к нему! Но только твоему папеньке я все расскажу.
— Да я пошутила, — отступила Настя. — Уговори его приходить к нам.
— Как же уговорить безногого человека? — соврал он.
— Так бы и сказал.
Осенью Анна Николаевна попрощалась с Василием и уехала в Томскую губернию к Николаю.
— Уж вы передайте ему от меня низкий поклон и скажите, что если время позволит, то я и латынь одолею. Еще прошу передать, что служить у Воронина больше не намерен и пойду на фабрику.
— Это правильный путь, — одобрила Анна Николаевна. — Николай вас только похвалит.
Шуберт уехала. Занятия прекратились, зато торговля в лавке оживилась, а Василий мрачнел из месяца в месяц. С Сеней он почти не встречался, тот забросил книги и при встрече с Василием хвастался, что через пять-шесть лет беспременно откроет свой лабаз на Боровой. Василий презирал Сеню, как и всех приказчиков.
Как-то однажды Василий обратился к хозяину:
— Фадей Фадеич, дозвольте на часок отлучиться. Хочу повидать земляка.
— Иди, бога ради!
Василий давно наметил завод, на котором хотел работать: франко-русский чугунолитейный, механический и меднопрокатный завод Берда. В конторе его приняли без особого восторга, но обещали дать работу. Осенью 1909 года Василий, попрощавшись с Лушей и семьей Воронина, взвалил на плечи давно приобретенный сундучок и ушел к многосемейному слесарю завода Акимову, приютившись у него на квартире в углу. Перед уходом Луша поцеловала его, прослезилась и взяла с него слово приходить к ней каждое воскресенье. Воронин хмурился, долго молчал, но не выдержал:
— Не буду таить, выложу всю правду. Вовеки не найти мне такого приказчика. Да и какой ты приказчик! Я давно тебе отдал всю лавку с товаром в полное доверие. Ты здесь вроде управляющего. — Он остановился и подумал: — Когда бы ни надумал вернуться — приму.
Настя порывалась что-то сказать, но не рисковала в присутствии родителей, а побежать на улицу за Василием ей было неудобно — вот уже полгода, как за ней ухаживал с серьезными намерениями Геннадий Ардальонович.
Выйдя из лавки, Василий обернулся, посмотрел без сожаления на дом, в котором проработал девять лет, и зашагал по направлению к Обводному каналу.
Завод Берда в Питере считался крупным — на нем работало полторы тысячи рабочих. Жили бедно. Слесарь Акимов, у которого Василий нашел приют, еле сводил концы с концами. С первых же дней Василий понравился Акимову своей рассудительностью и приветливостью.
— Уж очень мне хочется стать слесарем-механиком, — признался ему Василий.
— Не легкое дело, — заметил Акимов, — двенадцать лет по своей части работаю, а на механика и не думаю, потому я малограмотный. Вот слесарному делу я тебя обучу.
Акимов недооценивал Василия. Он успешно перенимал опыт у слесаря. Мастер механической мастерской сразу почувствовал в молодом, но сильном парне способного самоучку, который с необыкновенной сметкой осваивал все премудрости ремесла.
— Слушай, Василий Константинович, — вежливо обратился к нему мастер с рыжими обвисшими усами, — на моем веку мне еще не попадался такой понятливый парень. Если ты правильный человек — быть тебе после меня мастером.
К Василию еще никто не обращался по отчеству, и это смутило его.
— Зря только у Акимова поселился, — продолжал мастер, — слесарь он средней руки, но это не к делу, а вот человек он, как бы тебе сказать, своевольный, ну, бесшабашный, болтает лишнее, людей мутит. Перебрался бы ты на другую квартиру.
С памятных событий девятьсот пятого года Акимов находился под надзором полиции. Никакой революционной работой он не занимался, но, обремененный большой семьей, всегда жаловался на нищенский заработок и жалел, что революция не победила, выражая это недовольство открыто. Акимов принадлежал к тем рабочим, которые не состояли ни в одной из нелегальных партий, но в разговоре всегда резали правду-матку в глаза, а доносчики рассказывали мастеру.