Василий Блюхер. Книга 1
Шрифт:
— Честное слово, не знаю.
— Могу ли я положиться на офицерский состав?
— За себя ручаюсь головой. Думаю, что и остальные не подведут.
Блюхер порывисто встал. Павлищев последовал его примеру.
— Итак, завтра начинайте погрузку!
Весь вечер Блюхер предавался размышлениям. «Стоило меня вызывать в Екатеринбург, чтобы обвинить в пьянстве, — сердился он, — и дать мне наемный офицерский полк. Черт знает что такое! Мне бы плюнуть на Голощекина, поехать в Питер и рассказать самому Ленину обо всем. Впрочем, зачем к Ленину? Можно и в Самару к Куйбышеву». Мысли его прервал Кошкин.
— Чаю бы напились, — предложил он. — Мигом раздобуду самоварчик. Нам с Янисом видать, что вы кручинитесь.
Ну что особенного сказал Кошкин? Простые слова, а Блюхер принял их как утешенье, сразу повеселел. Он даже рассказал порученцам про свой разговор с екатеринбургским комиссаром и про беседу с Павлищевым.
Балодис показал свой увесистый кулак:
— Я бы не стерпел. Пусть судят, а морду бы набил.
— Нам контру бить надо, а не своих, — произнес Блюхер.
— А главком — хвост телячий? — не унимался Балодис.
— Рано сейчас делать выводы, — рассудил Блюхер. — Допустим, через год кончится война. Мы победим… — Он остановился, сосредоточенно посмотрел на Балодиса, задумался. В комнате тихо, лишь мерно тикали ходики. А потом закончил: — Ты, Янис, пойдешь обратно на корабль, меня — на завод. И Кошкину работа найдется. И Голощекин займется чем-нибудь… А лет через двадцать будем вспоминать наших главкомов, комиссаров и начальников, как далекий сон.
…В пути Блюхер пригласил к себе Павлищева.
— Какое настроение в полку? — спросил главком.
— Бодрое.
— Скажите, Павлищев, почему офицеры заключили договор именно на полгода, а не на два? Вы говорите искренне, а если не хотите, то уж лучше молчите.
— Не собираюсь вам лгать, — без раздумий ответил Павлищев. — Мы много беседовали между собой, раньше чем подписать договор. Откровенно говоря, никто из нас не любит монархию, но мы не сочувствуем и пролетарской диктатуре. Мы хотели бы демократическую власть и боеспособную армию. До чего довели Россию — сами видите, а Россия должна вернуть себе подобающее ей положение в Европе.
— Очень хорошая мысль! — одобрительно заключил Блюхер.
Павлищев посмотрел на главкома доверительным взглядом и продолжал:
— Большевики стремятся создать армию, но делают это нерешительно. И дисциплина нужна крепкая… Нет, не то слово. Железная дисциплина. Безоговорочное подчинение.
— И зуботычины, — добавил Блюхер. — Забыли про них?
— Зачем? — с обидой спросил Павлищев. — Ведь это возврат к отвратительным традициям царской армии. Но я уклонился от темы. Видите ли, в стране такая неразбериха, что мы, честные русские офицеры, не знаем, что делать.
— Проще всего служить Дутову.
— Нет уж, увольте. Головорезам мы не намерены помогать.
— А в большевиков верите?
— Верим, но не до конца. Поживем — увидим.
После ухода командира полка Блюхер задумался. «Воевать не на жизнь, а на смерть под командованием военспецов — опасное дело, — говорил он самому себе. — Чуть что — переметнутся на сторону белых. Без них тоже трудно, одной удалью врага не сломить. Комиссары могли бы сыграть большую роль, но Павлищев и его подчиненные не примут их: дескать, по договору не полагается».
С тяжелыми и нерешенными мыслями Блюхер приехал в Челябинск, приказав войскам не выгружаться из вагонов. В этот же день он сдал дела Ревкома Колющенко, оставил Балодиса в городе для наблюдения за погрузкой немногочисленного челябинского отряда, а сам с полками поспешил на фронт.
— Мы двинемся через Уфу на Кинель, а оттуда на Бузулук — Оренбург, — сказал он Павлищеву и Елькину. — Путь, быть может, несколько длиннее, чем через Троицк — Орск, но по железной дороге скорее доберемся до Оренбурга. К тому же я не уверен, что дорога от Троицка до Оренбурга свободна. Она проходит вблизи казачьих станиц и уже потому небезопасна.
Павлищев слушал Блюхера с таким вниманием, как ребенок слушает сказку. Он не отнесся к главкому как к выскочке, ибо сам прошел трудный путь. Сын петербургского коллежского асессора, Павлищев стремился выйти из нищеты. Не надеясь на помощь отца, он упорно занимался, добился приема в военное училище, дав себе клятву получить чин полковника. Война помогла ему достигнуть желанной цели, но с таким же успехом он мог сложить голову на поле брани.
Революция спутала все карты. Его тянуло на сторону тех, кто звал к новой жизни, и в то же время ему было жаль расставаться со счастьем, пусть еще маленьким, но завоеванным большим воинским трудом.
Оказавшись в Екатеринбурге, Павлищев наслышался от горожан про царскую семью Романовых, находившуюся в этом городе под арестом, таких омерзительных историй, которые невольно вызывали в нем гнев против царя. Как человек, очутившийся перед шатким мостиком, проложенным через бурный поток, он не рисковал принять решение и чего-то выжидал, но чего — он и сам не знал. Лишь случайный вызов к военному комиссару Голощекину и беседа с ним помогли ему сделать выбор — найти свое счастье, которого он искал так много лет.
Он знал, что Блюхер бывший унтер-офицер, но его это не коробило, может быть потому, что он сам еще не успел подняться высоко по военной лесенке, может быть потому, что все больше проникался доверием к большевикам, среди которых повстречал много интеллигентов.
Ночью эшелон покинул Челябинск.
Блюхер шел снова в поход против Дутова.
Неистовый вихрь проносился над Россией. Миллионы людей, поднявшихся с насиженных мест, растеклись по необъятным просторам страны. И завертелось, запенилось людское море.