Василий I. Книга первая
Шрифт:
Василий еще острее почувствовал всю нешуточность разговора, не сомневался уж, что услышит какую-то ужасную новость, невольно попытался оттянуть докончание:
— А кроме тебя кому еще?
Боярин по-прежнему стоял столбом, вперясь в великого князя своими зелеными, расширившимися от страха глазами, но отвечал прямо и неуклончиво;
— Еще ведомо это Свиблу, а больше никому во всем свете Божьем.
Не оценив в полной мере важность новости, а лишь испытав легкую досаду оттого, что второй раз на дню недобро поминается ближний боярин отца, Василий спросил с напускным безразличием:
— Откуда
— Истинно, истинно! И как проницаешь ты, государь?.. Вот и говорю, что предстоит тебе…
— Зачем же ты сугубую тайну другому выказывал?
— На расспросе, по принуждению. Федор Андреевич засадил меня в поруб, глубокий, с крысами. А я ничего не боюсь, только крыс вострозубых…
— Довольно! Где сугубая тайна?
Боярин облегченно вздохнул, переступил с ноги на ногу — видно, все же готовился к этой решающей минуте и больше всего страшился именно ее, — стал отвечать скороговоркой, словно опасаясь, что великий князь перебьет его, прогонит вон:
— В Коломне батюшка твой, Дмитрий Иванович, царство ему небесное, свадьбу играл. Был он тогда молодше, чем ты сейчас… А Евдокия Дмитриевна, матушка твоя, и вовсе юной отроковицей. Оба были неприглядчивыми, доверчивыми. Вельми неприглядчивыми, вельми доверчивыми, и оттого отважился скорыстничать ближник Дмитрия Ивановича, тысяцкий его… Он все свадебные подарки новобрачным собирал для сохранения… И вот польстился на дорогой пояс, который подарил Дмитрию Ивановичу его тесть Дмитрий Константинович нижегородский и суздальский: нашел Вельяминов в своем ларе пояс, похожий и тоже не надеванный, только утлый, малоценный, и подсунул его вместо дареного в великокняжескую скарбницу. Дмитрий Иванович не успел подарок-то рассмотреть, а потому и не заподозрил мошенства. А тысяцкий же, Вельяминов Василий Васильевич…
При этих словах Василий, который сидел откинувшись на высокую спинку кресла, резко подался вперед и взмахнул рукой так, будто вознамерился заткнуть боярину рот. Сдерживая гнев, спросил угрожающе:
— И не боишься за дерзость свою попасть в поруб… с крысами?
Трава преданно и безобманно таращил свои зеленые глаза, отвечал надтреснутым, кажется, даже и ослезившимся голосом, всячески желая уверить великого князя в своем полном прямодушии:
— Я боялся много лет, все хотел, да робел перед Дмитрием Ивановичем открыться, неверия и гнева его страшился. И тебя, государь, ой как боюсь, одначе вот бросился очертя голову, должен ты быть правителем всезнающим…
— Лжу мне знать не надобно!
— Нет, то не лжа! Я ведь, государь, не с ветра говорю, а точно знаю от самого Ивана…
— Мало ли кто наязычит поганым языком! За Иваном и ниспоследуешь на лобное место, коли поклеп на Вельяминова возвел.
Василий сказал это с нужной строгостью, однако не думая об исполнении угрозы, а из безотчетного желания как-то оградиться от ужасной тайны, смутно надеясь, что Трава сам опровергнет себя.
Но тот продолжал неостановимо, хотя начал и еще больше трусить, нежели прежде, что явно отразилось на помутневшем лице его:
— Подарил Василий Васильевич тот пояс своему сыну Микуле, когда тот женился на другой дочери Дмитрия Константиновича, на родной сестре твоей матери, а Ивану обидно стало, он ведь старшим был. Потому и открылся передо мной.
Василий пережил минутное облегчение, подумав, что на том и конец сугубой тайне: пал Микула Вельяминов геройской смертью. Искупил вину и брата своею Ивана, и отца, если даже и был Василий Васильевич в самом деле виновен. Но тут же ожгла другая догадка: а вдруг этот Трава скажет сейчас, что этот пояс хранится у вдовы Микулы — родной тетки Василия, у Марии Дмитриевны?
Трава сказал иное:
— Микула пояс этот зятю своему отказал, Ивану Всеволжскому.
— Значит, у него теперь этот пояс?
— Этого не вем.
— А в сохранности ли он?
— Тоже не вем, но, если повелишь, сведаю, хотя препон и помешек этому много может отыскаться.
Василий раздумывал: «Как бы отец на моем месте поступил?»
— Не считаешь ли ты, что Микула Васильевич знал о подлоге?
— Раз Ивану ведомо было, то уж…
Василий рывком поднялся с кресла, долго сдерживаемый гнев выплеснулся в единый миг, и, поняв это, Трава повалился на пол, ухватил руками ногу великого князя. Василий пнул его носком сапога в плечо, выкрикнул в бешенстве:
— Изыди! — Только-то и выкрикнул, еще не зная силы слов своих, не полагая еще, что это одно слово может стать и судом, и казнью для боярина. И если жизнь Травы не кончилась в тот же день, то лишь благодаря заступе Федора Андреевича Кошки.
Когда Трава, затрепетав от гнева юного великого князя, попятился назад, кланяясь, униженно улыбаясь и нашаривая сзади себя растопыренными пальцами входную дверь, за порогом его ждали молодцы все понимающего Данилы — сразу же подхватили Траву под белы руки.
А многомудрый Кошка стал убеждать Василия, что Трава — муж разумный, о пользе князевой радеющий. И все предки его славно потрудились на благо Руси. Еще при Иване Калите младший сын великого смоленского князя Юрия Константин березуйский и фоминский перешел на службу в Москву и привел с собой трех сыновей, которых звали одинаково Федорами: одного за красоту лица величали Красным, второго за низкорослость и младость — Меньшим, а третьего неизвестно почему — Слепым. Сын Федора Красного Иван, по прозванию Собака, при Дмитрии Донском тем свое имя прославил, что трудился много на возведении кремлевских белокаменных стен. А его сын Семен Иванович, но не Собака уж, а Трава, исправно тоже службу нес, разные непростые поручения великого князя исполнил. Boт уж и два его сына — Григорий и Иван Травины подрастают в расторопных дворян, немало полезны могут оказаться великому князю.
Василий не мог не внять словам Кошки, однако они не только не успокоили, но усилили его досаду и неуверенность.
И с удельными русскими князьями, приехавшими на торжество посажения, нескладными получались разговоры и отношения.
Александр тверской, прозванный в Сарае Ордынцем, почтительное лицо кроит, а из уст его — речи отнюдь не приличествующие:
— То, что делали наши отцы, нам с тобой не указ, мы по-своему править будем, да?
— Как это? — без особого интереса спросил Василий, потому что был слишком развлечен другими заботами, которые надо было исполнить немедля, прямо сейчас.