Василий Иванович
Шрифт:
Если бы Лесовой, говоривший свою филиппику с горячностью и негодованием правдивой оскорбленной души, мог видеть жесткую, презрительную улыбку, искривившую губы его нетерпеливого слушателя, он, наверное, замолчал бы с первых же слов. Но темнота не позволяла ему видеть лица Непенина, и потому Мечтатель, веровавший, как и все мечтатели, в чужую совестливость, продолжал:
– Послушай, Юлка!.. Ты поступаешь… скверно, ведь играть людьми – подло! Я понимаю: тяжело сознаться в подлости, но лучше сознаться, чем продолжать двойную игру… Ты обязан завтра же откровенно объясниться с Василием Иванычем. Пусть по
– То есть прийти и сказать ему: «Василий Иваныч! Вы – добродушный дурак, влюбленный в чистоту и гоняющийся за пустяками, созданный для того, чтобы работать, как вол, и оставаться в тени!» Очень остроумно придумано… Спасибо за умный совет! – проговорил Непенин с насмешкой.
– Ты, значит, отказываешься? – сухо спросил Лесовой.
– А ты думал, послушаюсь тебя и разыграю болвана? Благодарю! Я проживу и своей головой и буду пользоваться дураками как мне вздумается, не отдавая никому отчета!
– В таком случае, с этого момента наши отношения кончены… Мы более не говорим! – промолвил медленным, грустным голосом Мечтатель. – Можешь как угодно объяснить товарищам наш разрыв. Я никому ни слова не скажу о причине! – прибавил он.
В саду раздались звуки шагов по песку, и все стихло.
Василий Иванович поник головой и как-то весь съежился в кресле. Несколько времени он сидел неподвижно…
– Господи! сколько подлости в этом мальчике! – наконец прошептал он. – «А этот Лесовой… какая разница! А я еще считал его холодным, скрытным, сухим и нередко придирался к нему!» – вдруг вспомнил Василий Иванович.
Бессердечный, сухой эгоист – его любимец, этот «открытый, симпатичный» Непенин, каким считал его до этой минуты Василий Иванович. Хорош симпатичный юноша!..
И чувство обиды, разочарования и сожаления охватило правдивую, бесхитростную душу Василия Ивановича, забывшего и об ужине, и о cherry coblar, и о миссис Эмми.
X
– Вы понимаете, Василий Иванович, какая история! – восторженно восклицал Карл Карлович, уписывая за обе щеки салат из омаров. – И тут апельсины, и там апельсины… Везде апельсины и апельсины! О, это очень красиво было смотреть, Василий Иванович… Вам непременно надо поехать… Да!.. И так мы все ехали, ехали и весело разговаривали, пока не приехали к одному… к одному… Ах, как это по-русски?..
И Карл Карлович, всегда любивший обстоятельно и подробно передавать свои впечатления, остановился на средине речи, досадуя, что не может приискать соответствующего выражения.
– К озеру, что ли? – наобум подсказал Василий Иванович.
– Ах, нет! Какое озеро! – возразил с досадой Карл Карлович. – Ну, одним словом, узкое такое место… Ну, да… Ущелье! – воскликнул Карл Карлович, обрадованный, что нашел слово. – Ну, мы приехали к ущелью…
– А дальше что было?
– Дальше, Василий Иванович, вообразите себе, за этим ущельем сейчас крутой обрыв. И мы все вышли туда смотреть это историческое место, Василий Иванович… Много лет тому назад… Я позабыл, сколько именно лет тому назад, хотя проводник и говорил нам, но я забыл… Так много лет тому назад, Василий Иванович, была здесь война… гражданская война… Одни хотели одного короля, другие хотели другого короля… И вот, одни канаки загнали других канаков
Карл Карлович остановился, подложил себе еще омаров, проговорив: «Очень вкусные омары!» – и продолжал свой обстоятельный, подробный и скучный рассказ о том, как они поехали назад и как опять видели «и тут и там, и везде апельсины».
Василий Иванович, обыкновенно кушавший с наслаждением обжоры, смакуя куски, на этот раз лениво ковырял вилкой, рассеянно слушая увлеченного своим рассказом Карла Карловича. Против обыкновения, он то и дело подливал себе и доктору вина, потягивая бокал за бокалом.
– А что же вы, Василий Иванович? – вдруг спросил Карл Карлович, широко раскрывая глаза при виде пустой тарелки Василия Ивановича.
– Не хочется что-то…
– Не хочется? – удивился Карл Карлович. – Что это значит? У меня так после прогулки недурной аппетит! – прибавил доктор и стыдливо посмотрел на свою тарелку, словно бы извиняясь за свой аппетит.
– Кушайте, кушайте на здоровье, Карла Карлыч! Да что ж вы не пьете?.. Давайте-ка ваш бокал…
– Danke schon, Василий Иванович! За ваше здоровье! Но отчего это у вас нет аппетита? У вас всегда был прекрасный аппетит, Василий Иванович…
И, приняв серьезный докторский вид, он поправил очки, внимательно посмотрел на Василия Ивановича и впервые заметил озабоченное, подавленное выражение его лица.
– Гм… гм… Я вижу, вы не совсем в духе, Василий Иванович, э!.. Что с вами? – спросил он с участием.
– Так что-то… Плохо, должно быть, выспался после обеда, Карла Карлыч! – уклончиво отвечал Василий Иванович.
Но Карл Карлович, в качестве приятеля, искренне расположенного к Василию Ивановичу, не мог, разумеется, оставить его в покое. Он снова пытливо посмотрел на него и после минутного молчания спросил:
– Ничего не болит?
– Нет…
– Так это не то, Василий Иванович… это не оттого, что вы плохо выспались. С вашего позволения, я скажу вам, отчего у вас нет аппетита и почему вы не совсем в духе.
– Отчего же?..
– Вы, Василий Иванович, засиделись на клипере и очень давно не были на берегу. Вы понимаете, какая история? – прибавил Карл Карлович и добродушно подмигнул глазом… – Вам необходимо, Василий Иванович, как вы выражаетесь, дать маленький толчок природе… Вот что я посоветую вам, как доктор, Василий Иванович!
И, сделав это открытие, Карл Карлович засмеялся веселым, добродушным смехом, посматривая из-под очков торжествующим взглядом, который, казалось, говорил: «Меня вы, Василий Иванович, не проведете. Я понимаю, отчего вы не в духе!»
– Офицеры говорили, что здесь в гостинице одна дама из Сан-Франциско живет… Очень, очень красивая американка! Вы понимаете, какая история, Василий Иванович! – таинственно проговорил доктор.
Но, к удивлению Карла Карловича, эта «история» не произвела на Василия Ивановича того оживляющего действия, какое на него обыкновенно производили подобные конфиденциальные сообщения. Он, правда, невольно улыбнулся прозорливости Карла Карловича, но разговора о красивой американке не поддержал, а снова налил себе и доктору вина и сказал: