Ватага. Император: Император. Освободитель. Сюзерен. Мятеж
Шрифт:
– Ты не ходи, Сенька, в рядок, там мор.
– Что?!
– Черная лихая смертушка. Я знаю!
– Да что ты можешь знать? – недоверчиво прищурился отрок. – Ты что, лекарь, что ли?
– А ты, можно подумать, лекарь?
– Не лекарь, да в море кое-что понимаю. Слушай-ка! Ты посиди тут немного, ладно? А я сбегаю, гляну… Я быстро, ага?
Девчонка намертво ухватила парня за руку:
– Нет. Никуда тебя не пущу. Что там с тобою будет?
– Ничего плохого не будет, Христом-Богом клянусь! – быстро перекрестился Арсений. – Я просто посмотрю, я у
– Князю? – Ирина изумленно хлопнула ресницами – длинными, пушистыми, черными. – Так давно ушли струги-то. Еще третьего дня.
– А мы, если что, нагоним, – обернулся с пригорка отрок. – Они по реке, а мы напрямик – тропками. Да и князь торопиться не будет – я чаю, по пути у него еще немало дел. А мы… – Сенька замялся. – Мы весть важную принесем. Правда – худую. Пойдешь со мной?
– Пойду! Хоть куда пойду… лишь бы не здесь, лишь бы…
– Вот славно как! Тогда сиди, дожидайся…
Пробежав по тропе вверх, к рядку, Арсений не выдержал, оглянулся, помахал девчонке рукой:
– Ты только меня дождись, слышишь!
Глава 3
Сыск
Лето 1418 г. Кашинский удел
– В Крутогорке мор, княже! И в Угланове – тож!
Спешившись, доложил молодой десятник Иван Афанасьев сын, еще с утра во главе дюжины своих молодцов посланный князем по окрестным селеньям – в разведку.
Сидевший на мостках, по-простецки свесив ноги, Егор оторвал взгляд от золотисто-оранжевого заката, от подсвеченных солнцем облаков, медленно плывущих по темно-голубому небу, от светлых вод реки, перечеркнутых длинными тенями росших на том берегу сосен:
– В Крутогорке, говоришь? И в Угланове? Ай-ай-ай… мы ж недавно там все зачищали, и вот вам, на обратном пути – нате! – поднявшись, князь покачал головой и прищурился. – К Кашину мор идет – так выходит?
Десятник не отвел глаз, кивнул:
– Выходит, княже, так.
– Да это и без твоих слов понятно! – вдруг осерчал Вожников. – Непонятно другое – с чего бы?
– Так, может, крысы…
– Может, и крысы… А если люди? – взгляд князя внезапно наполнился тяжестью и вот-вот готовым прорваться гневом, как бывает, когда люди, которым веришь, на которых надеешься, вдруг не оправдывают этих самых надежд. – Вы что же, народ-то не расспросили? Просто прокатились – по хорошей-то погоде, на лихих-то конях – в охотку! Я б и сам с удовольствием прокатился, уток бы пострелял. А? Что взор потупил? Я тебя спрашиваю, товарищ сержа… господине десятник! Отвечай!
– Так я и это… отвечаю, великий князь, – справившись с волнением, воин подтянулся, живенько стерев ладонью грязное пятно на бахтерце – доспехе из вертикальных стальных платин, соединенных промеж собой кольцами, нечто вроде куртки с короткими кольчужными рукавами и подолом. Для разведки, для рейдов – добрый доспех, не тяжел, удобен.
– Мы все ж поговорили, – спрятав обиду, вытолкнул из
Вожников ухмыльнулся, передразнил:
– Молодцы – «с отроками малыми». И что вам эти отроки сказали?
– Что мор передать можно, – почесав щетинистый подбородок, угрюмо отозвался десятник.
– Ага! – князь всплеснул руками. – То-то мы без них о суеверии сем подлом не знали, не ведали. Значит, и в Угланово, и в Крутогорку – мор кто-то принес! Что ж вы про чужих не спросили?
– Мы спросили, княже, – в светлых очах воин сверкнула возникшая вдруг уверенность. – Отроци те грили – бахметьевские ден пять назад приходили, мириться. У них с Углановым да Крутогоркой вражда давняя – пастбище не могут поделить да заливной луг…
– Еще и орешник, – подсказал кто-то из воинов, смущенно переминавшихся с ноги на ногу за спиной своего командира.
– О! – издевательски расхохотался Егор. – Пастбище, заливной луг и орешник. У вас что – кадастровая экспедиция, землемеры хреновы?! Какая разница, из-за чего у них там вражда… главное, что вражда… И вдруг, ни с того ни с сего, бахметьевские пришли мириться? Ранее о том не сговаривались?
– Не сговаривались, великий князь.
– Не сговаривались, или вы о том не спрашивали?!
– Не сговаривались, – Иван, Афанасьев сын, вновь потупился, признался: – И мы не спрашивали… Просто пастушата сами сказали.
Князь дернул шеей:
– Пастушата – молодцы, а вы… А что Бахметьево – большая деревня?
– Большая, княже. В пять изб.
– Ну, хоть это знаете. Значит, что же – и там чума, и, надо полагать, давно… Эх, как же мы просмотрели! – Вожников задумчиво пнул ногой валявшийся на мостках камень. – Ладно, чего уж теперь. А обозные да косари вам что сказали? То же, что отроки?
– То же.
– Что ж… Ужинайте, и вперед. То есть – назад, – подумав, распорядился князь. – Возвращайтесь. Я так полагаю, пастушата и в ночь при стаде останутся. Вот и расспросите конкретно, уточните – как бахметьевские выглядели. Нездорово ли, или, может, вообще – кашляли да харкали кровью? А еще спросите – откуда вообще поверье-то пошло – что мор можно другим передать и тем самым от болезни своей избавиться? – Егор невесело хохотнул и прикусил губу. – Ишь, ухари бахметьевские… решили чуму врагам своим заклятым передать! Интересно, сами до того додумались или кто подсказал. Ежели подсказал, так надо выяснить – кто.
– Выясним, княже…
Махнув рукой, Егор милостиво разрешил воинам удалиться, да и сам отправился в разбитый на берегу шатер – спать. Стемнело. У плеса в серебристом свете луны маячили черные тени судов. Слышно было, как перекликаются караульные, даже как всплеснула на плесе какая-то крупная рыба. На берегу, напротив стругов, горели костры, отражаясь в темной воде реки желто-красными дрожащими звездами. Пахло ухой, людским и конским потом, смолою. Коней по приказу князя везли с собой на специальных ладьях, немного, но чтоб лошади для небольших мобильных отрядов всегда под рукою имелись.