Ватерлоо Шарпа
Шрифт:
Но у герцога уже был готов контрудар. Кавалерия против кавалерии, британская против французской. Придворные войска короля: лейб-гвардейский полк, королевские драгуны, королевский конногвардейский полк и объединенная бригада британской, шотландской и ирландской кавалерии спасут армию.
Лорд Джон повернул лошадь, обнажил свою взятую взаймы саблю и поскакал за графом Аксбриджским.
— Гарри. Позвольте мне тоже пойти, — это был шанс, о котором молился Лорд Джон. Он увидел других штабных офицеров, Кристофер Мэнвелл был среди них, спешащих к своим полкам. — Ради всего святого, разрешите мне тоже сражаться, — взмолился Розендейл.
— Конечно, Джонни! Чем больше, тем лучше! Мы разобьем их кавалерию, а затем и пехоту!
Самые сливки британской кавалерии ринулись на французов. Лорд Джон с высоко поднятой саблей скакал, чтобы заново приобрести свою честь.
В битве.
Глава 16
Позади гребня холма собралось почти две с половиной тысячи всадников. Они надели блестящие шлемы с плюмажами из конского волоса. Шотландцы, сидевшие на огромных белых лошадях носили кивера из медвежьих шкур в память о дне, когда они захватили знамя гвардии Луи XIV в Рамильи. [18] В воздухе витал насыщенный запах лошадиного навоза.
18
Рамильи (Ramillies) — деревня в центральной Бельгии, где герцог Мальборо в 1706 году разгромил французов.
Офицер поднял руку в перчатке, подержал ее одно мгновение и резко опустил, указывая на долину, над которой развевался пушечный дым. Прозвучала труба, и длинная шеренга кавалерии двинулась в атаку, побрякивая упряжью и скрипя кожей седел.
Это была лучшая в Британии кавалерия: королевская лейб-гвардия и объединенная бригада.
Они скакали на больших сильных лошадях, вскормленных на лучших пастбищах Англии и Ирландии, и лошади были свежие и отдохнувшие. Всадники обнажили сабли и надели на запястья кожаные темляки. Каждая сабля была длиной в тридцать пять дюймов и все эти тридцать пять дюймов были заточены как бритва — от эфеса до острия. Труба пропела еще раз и кавалерия пустилась рысью. Длинные плюмажи начали развеваться на ветру. Некоторые напоследок глотнули рому из фляг, некоторые сжали свои талисманы. Тихо заржали лошади. Первые ряды всадников уже достигли гребня холма и сквозь дым увидели, что творится в долине. Двадцать тысяч французской пехоты пересекли долину и две с половиной тысячи кавалерии шли в атаку на фланг британцев. Французы пустились в легкий галоп, ранцы и ножны стукались о бедра в такт шагу лошади. Ряды всадников были уже неровные, каждый стремился побыстрее оказаться ближе к врагу, а офицеры, не желая чтобы их обогнали, устремились вперед так, будто были на охоте.
Затем, наконец, труба протрубила галоп. Десять тонов, каждый выше предыдущего и финальный звонкий звук, после которого всадники рванулись вперед на полной скорости. К черту осторожность. К черту медлительность. Это война! Это охота с человеком в качестве дичи, и слава не будет ждать последних, она достается первым.
Они ринулись вверх по склону. Впереди скакали кирасиры, а позади них осталась пехота, уже переставшая быть в колонне, но и не успевшая развернуться в линию. Никто не ожидал, что их атакуют.
Лошади кирасиров запыхались. Они все еще выстраивались в линию после того, как уничтожили «красных германцев» и у них не было шансов. Их смели мгновенно. Лорд Джон, скакавший позади лейб-гвардейцев, услышал звук, будто в кузнице: это были удары сабель по кирасам; он мельком заметил упавшего с лошади человека, затем высоко поднятую и опускающуюся саблю, затем сабля снова поднялась, уже окровавленная. Кирасиров оказалось немного, и они были сметены за время, требуемое для удара саблей. Вскрикнул ирландский всадник, не от боли, а от возбуждения схватки. Другой был пьян, его сабля была покрыта кровью от острия до рукоятки, а по бокам лошади текла кровь от шпор, вонзаемых в пылу битвы.
Погибло лишь несколько британских кавалеристов, но основная атака просто огибала павших лошадей и раненых французов. Они видели пехотинцев, столпившихся, будто бараны перед волчьим логовом. Звук трубы, прерывистый, ибо звучал на полном ходу лошади, подхлестнул их к славе.
Лорд Джон кричал, будто был пьян. Он никогда прежде в своей жизни не испытывал такого воодушевления. Казалось, что тряслась вся земля и все вокруг него. Лошади будто летели, не касаясь земли. Летевшая из под копыт грязь залепила лицо. Это была дикая какофония из стука копыт, биения сердца, лошадиного ржания, криков впереди и позади. И прямо перед ним возвышался флаг в середине французской не то колонны, не то линии.
И вот лошади ударили.
А французы, все еще пытаясь во что-то выстроиться, были беспомощны.
Кавалерия разделила поломанные фланги колонны. Кавалерия вошла клином в самую середину колонны. Сабли поднимались, опускались вниз, поднимались и опускались снова и снова. Лошади били копытами, круша черепа. Кавалерия расчленила колонну на части и эти части все дальше удалялись друг от друга, еще более облегчая свое уничтожение.
— Примкнуть байонеты! — красномундирники на гребне холма нащупали ножны, вытащили длинные лезвия и просунули их в еще дымящиеся мушкетные дула.
— Вперед!
И с воинственными криками они побежали, чтобы присоединиться к убийству.
Французы дрогнули. Ни одна пехота в мире не выстояла бы. Французские колонны сломались и побежали, тем самым сделав задачу кавалерии еще легче. Нет ничего проще для кавалериста, чем убить бегущего от него человека. Некоторые всадники уже были весьма пьяны от рома и запаха крови и убивали как дьяволы. Их сабли были настолько в крови, что та капала с рук.
Первого орла захватил высоченный сержант-шотландец на огромной лошади. Он сделал это в одиночку, подскакав на лошади к группе французов, готовых умереть за свое знамя. Собственно, они и умерли. Сержант был достаточно силен, чтобы орудовать тяжелым и неуклюжим тридцатипятидюймовым палашом. Первому знаменосцу он разрубил голову. Французский сержант, вооруженный копьем попытался проткнуть шотландца, но промахнулся и получил удар палашом в лицо. Он вытащил лезвие, рванул лошадь вперед, второй знаменосец выстрелил, пуля оцарапала лицо шотландца, и он яростным ударом палаш разрубил стрелявшего чуть ли не надвое. Затем он схватил орла и поднял высоко над головой золотой трофей. Он вопил так, будто хотел, чтобы весь миру увидел, что он совершил, а его лошадь, тоже будто заразившись триумфом, прокладывала себе дорогу через окровавленные тела, держа голову высоко поднятой.
— Отлично поработал! — отсалютовал сержанту полковник шотландцев. — Отвези орла в тыл.
Эварт, держа орла высоко над собой так высоко, будто хотел и богам показать свой трофей, поскакал назад к британскому гребню. Когда он проезжал мимо шотландского пехотного полка, они приветствовали его радостными воплями.
Остальные всадники продолжали напирать. Поле стало мокрым от крови как оно было мокрым ранее от дождя, земля под ногами была ненадежна из-за тел мертвых и раненых. Под копытами лошади треснул барабан, барабанщик, всего двенадцати лет от роду, был мертв. Другой мальчик-барабанщик бежал, крича от страха, но споткнулся, упал, и тут же его голова попала под копыто лошади. Некоторые французы побежали навстречу британской пехоте, в надежде попасть в плен. Британская пехота остановилась и стала собирать пленных в кучу.
Кавалерия не знала жалости. Они мечтали о такой возможности, чтобы сломить ошеломленного врага. Капитан Кларк захватил второго орла, порубив знаменосцев в куски, схватил свой трофей и вынес из толпы французов, пытающихся убежать, но бежать было некуда, везде были английские, шотландские и ирландские кавалеристы. Даже их лошади были обучены убивать. Они кусались, били копытами, дрались так же неистово, как и люди, сидящие на них.
Лорд Джон наконец понял, как надо убивать. Он познал радость от того, что не надо себя сдерживать, радость абсолютной силы, радость от опрокидывания бегущих и вопящих людей, падающих после взмаха сабли. Он поймал себя на том, что продолжает преследовать какого-нибудь конкретного француза, даже если французы есть и поближе. Потом он понял, что еще и выбирает способ, которым убьет свою жертву. Одному он проткнул горло, причем так сильно, что чуть не потерял саблю. Он научился убивать, научился управляться с тяжелым клинком, который уже был полностью покрыт кровью. Он заметил толстого французского офицера, неуклюже бегущего прочь, прорвался через ближайших французов, привстал на стременах и с силой ударил саблей вниз. Он почувствовал, как голова лопается, будто сырое яйцо и рассмеялся на то, что в такой момент он еще способен делать подобные сравнения. Посреди криков умирающих его смех прозвучал просто по-дьявольски. Он крутанулся вокруг француза, полоснул его по лицу и погнал дальше. Он увидел Кристофера Мэнвелла, отбившего удар байонета и в ответ зарубившего француза. Мимо Лорда Джона проскакала группа ирландцев, мокрых от крови и вопящих что-то на своем языке. Прямо перед ним пьяный шотландский кавалерист рубил и рубил без остановки какого-то французского сержанта, дергавшегося на земле в луже собственной крови. На лице шотландца застыла кровавая улыбка.