Вавилонская яма
Шрифт:
– Да, для тебя все ерунда! И я, и моя дочь, и моя мать, которая тебя поила-кормила пять лет и многим из-за нас пожертвовала.
– ?
– Да-да, не смотри такими глазами. И не делай вид, что ты ничего не понимаешь. Значит так, дорогой. Мы очень быстро разводимся, ты переезжаешь в квартиру моей матери, а эта остается дочери и матери. Тебе было бы слишком жирно одному жить в трехкомнатных хоромах, купленных, кстати, моим отцом. А я уезжаю в Париж. Не все коту масленица, будет ему и судный день. Не все тебе кататься в круизы и командировки с блондинками.
– С какими блондинками?
– Сам прекрасно знаешь, с какими! И не придирайся к словам. Я приняла решение и оно бесповоротно.
– Ну ты даешь. Из-за дурацкого ключа столько бури в стакане воды.
–
– Маша!
– Убери руки! И не прикасайся ко мне, а то ударю. Отойди.
Такой и подобный такому же разговор длился не менее трех-четырех часов, пока мы оба не выбились из сил и не стали смотреть программу "Время". Вернее смотрел я, а Маша ходила туда-сюда и собирала чемоданы. Однако она оставила их незакрытыми, легла на тахту, выбросив мне перед этим подушку и одеяло - мол, спи в большой комнате. Так прошел ещё один день. Правильно говорится, между прочим, лучше ногой запнуться, чем языком.
Х
Природа очень точно чувствует человека: когда у него хорошо на душе и кругом солнечно и покойно, а стоит только впасть в отчаяние или хандру, так тут же пойдет дождь без перерыва.
Наутро было холодно и пасмурно, несмотря на последние дни весны. Листва деревьев, брызнув поначалу зеленью, скукожилась и потемнела. Дождь лил без перерыва, меняясь только в скорости и объеме. Бездомные собаки не валялись кренделями, а быстро-быстро пробегали, опустив хвосты и роняя с шерсти грязные брызги.
Жена собиралась, было, снять дачу в Переделкино, через дом от своей подруги, супруги пожилого известного поэта, но новые события прочно перечеркнули прежние замыслы.
В Подмосковье велись, несмотря на непогодицу, интенсивные сельхозработы. Люди уже давно не надеялись на государство и правительство, они опять как в войну засаживали картошкой все пустыри и овраги, растили лук и редиску, петрушку и укроп. Для себя и на продажу. У нас не было ни дачи (только у детей и та - чужая, аронсоновская), ни участка (у жены были угодья в Шеховском районе, пожалованные за большие когда-то деньги Травкиным, но доехать туда было дороже дорогого и потом занимало только в один конец часа четыре). Я вообще категорически терпеть не мог ковыряться в земле, гены сказывались или то, что любые сельхозработы осточертели мне ещё в детстве, когда жил с родителями и был вынужден заниматься садом и огородом из года в год, изо дня в день. Клубника, крыжовник, черная и красная смородина требовали значительного ухода, а сбор ягод в пору очередного урожая вообще превращался в повинность.
Что ж, сегодня я был свободен и от повинностей, и от обязанностей. Меня ждала холодная абсолютная свобода одинокого человека. Хочешь - пей с утра водку и целый день свободен, хочешь - трахайся до опупения, превращая ночь в день! А хочешь - читай умные книги и пытайся им соответствовать. Но такая свобода тоже не радовала, получалось, что счастье мое проистекало не изнутри меня, не из никуда, а за счет... За счет попранного счастья и попранной свободы близких, хотя моя неподвластная никаким упрекам Маша и выбрала совершенно свободно свою новую отдельную стезю.
И что это я со своей ненасытной любовью, со своей черной хандрой, со своей удобной только для меня справедливостью, если повсюду нарушается гармония целого, рушится экология, текут полюса, ширятся озоновые дыры над головами и смертельные лучи беспрепятственно проникают в жилища, нарушается баланс добра и зла, грядет неумолимый Армагеддон, а все потому, что частица моего зла перевесила черную чашу всемирных весов! Надо было собраться с силами и если не выправить положение дел, то смиренно нести свой крест. Mea culpa!
Слава Богу, что не надо было ехать в редакцию журнала "Третий Рим", с которой я распростился три месяца тому назад. Я не мог без содрогания вспоминать, как пришлось практически взять на себя обязанности главного редактора. Иван Черпаков тогда закрутился на двух других своих службах, где хотя бы регулярно платили, и неожиданно
Денег авантюристка так и не заплатила, каждый раз обещая осчастливить завтра или послезавтра, которое никогда не наступало. Изворотливая падла, однако. Особенно, если совершенно точно знать, что она только что положила в карман шесть тысяч баксов от бывшей кондитерской фабрики Эйнем и несколько тысчонок от швейного концерна "Землячка". Под "баксы" она потребовала от нас взять интервью у руководителей предприятий, причем они были переписаны дважды и трижды, но все-таки наш воз был ни тпру ни ну ни кукареку, короче говоря, не трогался с места.
Повторяя сам себе историю последних дней службы, историю взаимоотношений с воровливой президентшей благотворительного фонда "Третий Рим", я старался отвлечься от неприятного разговора с Машей, надеясь, что все ещё обойдется и она никуда не уедет.
Нынешний мой маршрут лежал в РИК "Тинктура", где находилась моя трудовая книжка и где я "доводил до ума" некоторые свои издательские идеи. По дороге в издательство я встретился с бывшим коллегой по "Интеркниге", художником Ластиковым, давним моим должником, державшем у себя несколько лет оплаченные мною фоторепродукции и негативы графических работ Аристида Майоля, которыми я хотел, было, проиллюстрировать новое миниатюрное издание "Дафниса и Хлои" Лонга. Подбил меня на эту издательскую авантюру литератор Наташевич, добрый знакомый моей провинциальной юности, можно сказать, даже друг. Он об ту пору сумел выполучить аж несколько грантов у Сороса, в фонде Конрада Аденауэра и в Российском гуманитарном фонде, часть валюты отдал в банк "крутить" под проценты, а часть решил вложить в крутой издательский проект, который помогала ему готовить одна из его многочисленных редакторских "подружек". Я неожиданно для себя подарил ему идею и подписался на подготовку оригинал-макета под мифические прибыли после реализации. Художник Ластиков активно сотрудничал с нами, сделал художественное оформление и макет, но Наташевич в самый ответственный момент сдрейфил, сказал, что денег нет, предложил по-товарищески "скинуться", не встретил взаимопонимания и под расчет заплатил художнику вместо полутора тысяч долларов всего пятнадцать. Жалких 15 "гринов". Когда я начал (после частых ночных звонков поддатого художника, упрекавшего меня в неаккуратности моих друзей) "нажимать" на Наташевича, он с подкупающей несмотря ни на что простотой и наивностью заявил, что денег у него действительно на разную ерунду нет, потом он считает, что и платить вообще нечего, а если, мол, я такой сочувствующий, то могу и сам доплатить недостающее, как полноправный и полномочный партнер. Тогда я заткнулся и год-два злился на своекорыстного Наташевича, но потом махнул рукой и возобновил дружеские отношения.
Старый, седой, основательно битый жизнью человек по фамилии Ластиков был мною приведен к генеральному директору РИК "Тинктура", яйцеголовому тирану по кличке "Карлос". Он внимательно ознакомился с работами художника, пообещал с ним непременно связаться при первой же настоятельной необходимости и неожиданно стал отчитывать меня за нерегулярную явку на работу.
Меня в ответ точно прорвало и я высказал "Карлосу" все, что думал об его тактике и стратегии издателя-террориста и потребовал незамедлительного расчета, выплаты задержанных на год денег и только после этого удовлетворения начальственных претензий.