Вавилонская яма
Шрифт:
Гости рассуждали о физиологии труда умственного и физического, какой из них предпочтительнее для человека, о том, полезна цивилизация или вредна, о сходстве людей и насекомых, в общем, нормальный застольный треп.
Сват, отец моего зятя, улыбаясь в седую бороду, вкусно, словно лакомясь, цитировал Николая Заболоцкого:
Жук ел траву. Жука клевала птица.
Хорек пил мозг из птичьей головы.
И страхом перекошенные лица
Передо мной вставали из травы.
Он доказывал, что борьба видов неизбежна, что и человека поглотит кто-то или что-то более сильное и прожорливое, например, компьютер.
Я немедленно бросился наперерез, пытаясь перехватить инициативу в разговоре. Я с момента первого знакомства не жаловал этого самодовольного, что, впрочем, было маской, внутренне давно распавшегося
Я вспомнил недавно перечитанного классика и стал пересказывать близко к тексту основные пассажи, тем более, что все равно никто ничего не помнил, ничто ничего не читал:
– Мы с вами ломимся в открытую дверь, господа. Животное в человеке, конечно, не умирало и не умерло, а воспитание только загнало инстинкты в подсознание, рождая новые неожиданные болезни. Прав Зигмунд Фрейд, искусство порабощения только видоизменяется, но не исчезает совсем. Меняется институт порабощения. Конечно, никто уже не порет на конюшне лакеев и крепостных, но рабству сегодня приданы ещё более изощренные формы. Страшно другое, все научились находить для всего, в том числе и для рабства, удобное оправдание в каждом отдельном случае. Нет, вы только вдумайтесь: по году, по полгода людям не выплачивается зарплата, а премьер и правительство пожимает плечами, разводит руками и обещает исправиться в следующем году, между прочим, потихоньку заранее убрав статью в уголовном кодексе об ответственности за подобные вопиющие факты. То есть нанятые обществом люди, в общем-то, хорошо образованные лакеи, нагло развалившись в тарантасе, требуют от нас везти их с большим комфортом. На неполученные нами деньги, на наши деньги, между прочим, покупают доллары, акции-хренакции, что угодно, потом перепродают, спекулируют и через год отдают нам в виде большой милости ставшую чуть ли не в десять раз меньше в результате инфляции нашу долю общественного богатства, положив себе в карман, хапнув чуть ли не в сто раз возросший в результате этих дурнопахнущих манипуляций капитал. Вот такие они умные и такие мы дураки.
Меня поддержал Вагант:
– Действительно, у нас мухи отдельно, а котлеты отдельно, то есть мухи - нам, а котлеты - властьимущим. Конечно, идеи идеями, но нельзя уходить в сторону от решения проблем. Неправ прежде всего сам народ, перепоручивший развязывание гордиева узла президенту, правительству или депутатам.
Аронсон-академик отвернулся в сторону и стал слушать свою дочь, которая, заразительно смеясь, рассказывала ему, как она после бани удирала на такси от привязавшегося к ней молодого красивого бандита, решившего её похитить. С ней вообще всегда происходили бесконечные казусы с непременной эротической подкладкой. Вагант явно не справлялся с супружескими обязанностями и должен был за это пострадать, что ж, они через несколько месяцев и разошлись. А мой сват откровенно зевал, закрываясь салфеткой. Ему не дали дочитать стихи, поговорить о Мандельштаме, с вдовой которого дружила его незабвенная мать, а следовательно и он сам был причислен как бы к лику святых, ведь не забывайте, он тоже кропал стишочки-с.
Маша шепталась с дочерью. Зять курил за столом, уже не выходя на балкон. Корольков хитро следил сразу за всеми, намереваясь описать собравшихся в новом триллере "Змея в зеркале". Наташевич тоже молчал, чистя апельсин. Он ненавидел многословные разговоры с детства, в них приходилось уподобляться собеседнику, а молчание возвышало, наполняло сердце гордостью и иллюзией своей избранности. Его жена-арфистка была готова вставить реплику, но удобного случая так и не представилось.
Пора было уходить. Теща моя уже стояла в коридоре, переминаясь с ноги на ногу и сжимая зонтик в руках, что сразу мне напомнило мою мать. Я недавно получил от неё письмо, мы давно не виделись и не перезванивались, она на меня очень обиделась в последнюю встречу. Вот что она написала: "Живи, как знаешь и как хочешь. Ты окончательно разочаровал меня. Я столько сил и средств вложила в твое медицинское образование, я нанимала тебе преподавателей английского языка и биологии, а ты пренебрег моими советами, выбрал безалаберную жизнь литератора, а сейчас и этим не хочешь профессионально заниматься, служить на достойной должности. Скоро ты совсем опустишься, Маша тебя выгонит и правильно сделает, будешь бомжевать, нынче это модно. Знай только, что я лишаю тебя моего благословения".
Я бы мог ей ответить, что пытаюсь работать, но сегодня все рабочие места были ненадежны, особенно в сфере культуры. Помимо редакции "Визави" я работал менеджером по маркетингу в РИК "Тинктура", в котором издавались медицинские справочники и пособия для студентов, а также всевозможные брошюры по самолечению (уринотерапии, копрофагии и прочих экзотических методах, которые приходили в голову одержимым людям). Мать не могла и не хотела понять, что настоящей моей жизнью были хождения по букинистическим магазинам, число которых неуклонно снижалось, но для этого тоже нужны были деньги, которых не платило государство, правительство и все мелкие начальники, которые под шумок воровали последние крохи.
VII
Лето выдалось жаркое и поэтому однообразное: приходилось бесконечно покупать сумками пиво, минеральную воду, кока-колу и пить-пить-пить до полного беспамятства и остекленения глаз. Лето с размаху, без переходного момента оборотилось в грязную, морщинистую, темную старуху-осень. Неожиданно наступила безработица. Денег не было у всех: у торговцев, у производителей, у банкиров, у мошенников. Башлачев не подписал с редакцией "Визави" обещанного контракта и журнал закрылся. В РИК "Тинктура" генеральным директором неожиданно стал лысоголовый распространитель по кличке "Карлос", имевший волосатую лапу в комитете, и сразу же уволил по сокращению кадров весь издательский аппарат за исключением секретарши Оксаны, своей многолетней любовницы.
У меня всегда было немало способов зарабатывать на жизнь. В юности я был грузчиком, нередко разгружал вагоны на товарной станции, выгружал кирпичи, тес, цемент, что угодно, за ночь удавалось заработать от десяти до двадцати пяти рублей. Я работал фельдшером, а потом врачом "скорой помощи". Еще студентом я писал для газет и для радио, переводил с английского, а по подстрочнику с любого мыслимого и немыслимого наречия. Я был художником афиш для кинотеатра, офеней и антикварным "стрелком", учителем пения и фотокорреспондентом. Я трудился сезонным рабочим в совхозе и судебным дознавателем, служил в армии и директором малого предприятия и вот сейчас впервые был безработным.
Идти на биржу труда было бессмысленно. Моя зарплата в РИК "Тинктура" была меньше суммы единого месячного проездного билета. Лично я там работал за идею, которая, к сожалению, так и не воплотилась. Мои коллеги сдавали помещения в субаренду и присваивали себе полученную таким способом валюту. Со мной они не делились. "Карлос", уволив всех, заполучил себе все доходы. Секретарше он удвоил оклад, пытаясь таким образом удвоить её усилия для поднятия своего стареющего тонуса. Странные все-таки существа люди! Они считают почему-то, что комфорт должен быть для всех. А так не бывает. Комфорт только тогда подлинный комфорт, когда он резко индивидуален и единичен, как пошитый на заказ костюм от модного портного.
Большевики отменили буржуазный комфорт, даже вожди жили первоначально по-спартански. Тюремные камеры тем более не были при советской власти комфортабельными. Но пришли "новые русские" и буржуазный комфорт вернулся на круги своя. Женщины "новых русских" получили биде, а сами они - отличные западные автомашины, крепко сбитых охранников, отличную западную еду, сигареты, алкоголь. "Новые русские" быстро купили себе представителей "второй древнейшей", продажных журналистов, которые выдумали замечательный новый буржуазный мир, новых чудо-банкиров, новых романтических бандитов, новых валютных проституток-нимфеток, новых серьезных (несмотря на поросячье чмоканье) лидеров новых партий со старыми названиями, на самом деле это был заурядный плагиат прежнего хорошо забытого старого буржуазного мира.