Вавилонские книги. Книга 3. Король отверженных
Шрифт:
Затем на сцену вышел он. Точнее, прибыл актер, играющий роль Сенлина в истории Сирены. Он объявил о себе, высморкавшись в носовой платок. На нем был плохо сидящий коричневый костюм и кривой цилиндр. К лицу актера приклеили большой, как клюв, фальшивый нос. Вытряхивая носовой платок, он споткнулся о ветку плавника. Остановился, чтобы извиниться перед бревном.
Публика покатилась со смеху.
– О нет! Директор Рыбье Брюхо! – сказала Сирена.
Подойдя к Сирене, директор спросил:
– Юная мисс, разве вам не надо сейчас быть дома и готовиться к экскурсии? Вы забыли, что мы уезжаем рано утром?
Рыбье
– Но сегодня такой чудесный день!
– Сегодня пасмурный день, – возразил Рыбье Брюхо. – Уверен, будет дождь.
– Славный денек! – настаивала девушка в кармазинном парике.
Оркестр заиграл веселую мелодию – запиликали скрипки, запели тонкими голосами флейты. Сирена расхаживала по сцене, размахивая руками. Она взобралась на поручни корабля и взяла работающих женщин под руки. Рыбаки просияли, на хмурых лицах заиграли улыбки от ее игривых проделок. Труд перешел в танец. Все начали плясать, кроме Рыбьего Брюха, который высморкался в носовой платок и изучал результаты, как будто пытаясь гадать по чайным листьям.
Песня была полна насмешек над скучной, нищенской жизнью у моря. Жены хлопали в ладоши, рыбаки раскручивали улов за хвосты, а Сирена вывела их всех на авансцену. Рыбье Брюхо погнался за ней, попытался схватить и запутался в сетях. Когда песня закончилась, Рыбье Брюхо отругал девушку, погрозив пальцем, а она покачала головой. Он требовал, чтобы она вела себя осторожно, степенно и спокойно, как подобает его любимой ученице, но Сирена не нуждалась в подобной похвале.
Жители деревни отошли от сцены. Опустилась раскрашенная луна. Мрачно загудела виолончель.
– Вам недолго оставаться ребенком, юная мисс, – сказал Рыбье Брюхо. – Скоро вы сделаетесь достаточно взрослой, чтобы выйти замуж. – Он коснулся ее щеки, и она отпрянула от руки, опутанной венами. «Сенлин» не выглядел обескураженным ее отвращением. – Вам понадобится проводник в этой жизни. И кто может лучше направлять вас, чем надежный, любимый директор?
У Сенлина в зрительном зале свело желудок. Он наблюдал, как пляж исчезает, а на его месте появляется комната: кровать и оборванный плед, старинный туалетный столик с потускневшим зеркалом. Увядший букет цветов висел среди вереницы бумажных кукол на стене. Несомненно, это была спальня молодой девушки. Сирена собиралась в дорогу, счастливая и беззаботная, не подозревая, что Рыбье Брюхо притаился в тени за окном.
Директор шпионил за ней и пел зловещую песню о том, как обманом заставит ее выйти за него замуж. Публика освистывала его стратегию, но аплодировала пению: глубокий баритон актера был совсем не похож на вялый голос, которым разговаривал его персонаж.
Как ни тошнотворна была эта версия Сенлина, он утешался тем, что она также оказалась откровенно ложной. Стоит ли удивляться, что герцог хочет, чтобы предыдущий брак Марии вычеркнули из ее прошлого? Стоит ли удивляться, что аристократ не упустил возможность насадить ее первого мужа на вертел? Но какое Сенлину дело до того, что думает о нем герцог? Пусть этот мелочный человек упивается своей местью! Происходящее ничего не сообщало о чувствах Марии. До сих пор детали этой предположительно «истинной истории» были мелочами, которые можно рассказать даже случайному знакомому. Остальное оказалось обычным враньем!
Поднялось бумажное солнце, и сцена снова изменилась, на этот раз превратившись в два вагона в поезде, разрезанных вдоль, чтобы зрители могли видеть происходящее внутри. Задник двигался. Нарисованные холмы и деревушки, казалось, текли мимо.
Класс Рыбьего Брюха садился в пассажирский вагон – всего шестеро детей, выстроившихся идеальной маленькой лестницей по возрасту и росту. Рыбье Брюхо то ругал, то шлепал учеников, которые все были розовощекими и одетыми в передники. Быстро устав от усилий, Рыбье Брюхо опустился на свободное место у окна, достал книгу и начал читать вслух.
– В «Популярном путеводителе», самой надежной книге, когда-либо написанной на эту тему, говорится, что в Башне нам понадобятся только носовые платки!
Человек, сидевший рядом с Сенлином, так расхохотался, что закашлялся.
– А как насчет карт, билетов, брони и плана? – спросила Сирена, пытаясь загнать детей на скамейки.
– По два носовых платка на каждого! – заявил Рыбье Брюхо.
Отложив книгу, он встал и раздал смущенным детям белые квадратики ткани, а затем вернулся к чтению, очевидно удовлетворенный исполненным долгом.
Сирена, которая, казалось, с каждой минутой становилась все взрослее, чтобы компенсировать нелепое поведение Рыбьего Брюха, собрала детей в вагоне-ресторане. Директор же продолжил читать, уткнувшись в книгу носом, похожим на клюв.
В вагоне-ресторане проводник сказал, что они не смогут попить чаю, потому что нет свободных чашек. Сирена сказала, что все в порядке, и попросила его принести большой чайник. Затем она открыла красочный саквояж, который всегда носила с собой, и выложила на стол семь чашек. Младший ребенок заметил, что все чашки были разбиты и склеены заново. Когда другой спросил, почему она держит разбитые чашки, Сирена погладила их по щекам, коснулась носов и спела балладу, а они внимательно слушали. Припев ее сентиментальной колыбельной звучал так: «Совершенно нормально быть несовершенным. Скол или трещина тоже могут быть драгоценны».
Эти слова пронзили Сенлина, как копьем. Он закрыл глаза и пожалел, что не может заткнуть уши. Мария рассказала герцогу о любимых семейных ценностях, о его бессмысленной одержимости носовыми платками и идиотской вере в «Популярный путеводитель». Зачем ей делиться такими интимными подробностями, если не для того, чтобы вдохновить на близость? И если она была так откровенна с герцогом, то почему же позволила выпустить на сцену это гротескное чучело, носатого развратного грубияна?
Если только не сочла это справедливым. Если только не сочла это истиной.
Пьеса продолжилась сценами в Цоколе, где Сирена едва спаслась от жуликов и воров, и далее в Салоне, где десятки одинаково одетых мистеров и миссис Мейфер спорили и мирились, танцевали и ласкались, а Сирена плелась между ними, распевая иронические стихи о радостях брака. В Купальнях к ней сразу же подошел горбатый художник в берете и блузе, который заманил ее к себе в студию обещаниями накормить теплым обедом и внимательно выслушать. На месте его гнусные намерения быстро раскрылись. Когда Сирена отказалась раздеться и лечь на жалкий матрас, заваленный грязными тряпками, художник-калека принялся гоняться за ней. Он запел лихорадочную песню о том, какой честью было приглашение «расцвести на моем полотне, а затем изогнуться на ложе».