Вазкор, сын Вазкора
Шрифт:
Он был достаточно близко. Я мог его задушить. Он, казалось, почувствовал это и отошел, усмехаясь. Он налил зеленое Вино во вторую чашу, не золотую, как первая, а в полированную деревянную, для раба, и это хорошо.
– Выпьешь?
– Не с тобой.
– Э-э, это уже было. Мои собаки никогда не кусают меня дважды. Я подумывал, что ты мог бы объезжать для меня лошадей, но я всегда могу послать тебя присматривать за горячими трубами в подвале.
Он перевернул деревянную чашу, и зеленое вино пролилось на плиточный дворцовый пол. Некоторых городских обычаев он придерживался; питье, налитое для подданного,
– Вместе со здоровьем к тебе вернулась глупость, – сказал он, не сердясь, а просто заскучав от моего нежелания служить ему.
Он нажал железную кнопку в стене. Кнопка была в виде головы дракона, еще одно чудо. Это здание было не такое гнилое, как цитадель Кортиса: грабежи и пожары войны пощадили его. Людей у него тоже было больше; особняки, которые возвышались вдоль пологих улиц, имели обитаемый вид, горели огни, были слышны разговор и музыка, и в предутреннем воздухе разносился отдаленный грохот кузницы вместе с разнообразными дымками.
– Есть еще одна маленькая причина, по которой я привез тебя сюда, – сказал Эрран, – помимо твоей полезности и небольшого удовольствия перехитрить Кортиса и остальных, которые подчиняются древним кодам, как дураки. Я покажу тебе эту другую причину.
На этой ноте гобелены раздвинулись. Мужчина широко распахнул резную дверь, и в комнату вошла Демиздор.
Я не ожидал увидеть ее здесь. У меня не было причины.
У нее была возможность подготовиться к этой встрече. Она подошла к Эррану, поклонилась ему и встала, стройная, гордая и неподвижная, незабвенная поза Демиздор, в которой я так часто видел ее. Она не спрятала свое лицо в оленьей маске – этикет не позволял этого, должно быть, перед золотым господином, – но оно было холодным, как белая эмаль. На ней было платье с узкими рукавами и плотно прилегавшей талией цвета темной охры (цвет Эррана); на ней этот цвет был некрасивым и скучным.
Тут я неожиданно для себя обнаружил, что больше не чувствую ничего особенного или волнующего к этой женщине. Моя любовь прошла, как раны, не оставлявшие шрамов. Она доставила слишком много хлопот за слишком маленькое вознаграждение и переборщила, поливая ядом мое имя. Однако, это было не совсем так. Моя любовь-болезнь настолько умерла, что я мог даже испытывать жалость к ней, потому что, освободившись от любви, я видел и понимал ее до конца, понял, какой червь точит ее сердце.
Эрран с интересом наблюдал за мной.
– Эта дама, – сказал он, – нашла меня вчера. Ее красоте нет равной в Эшкореке, и она сейчас свободна. Она обещала, что останется со мной, если я пощажу твою жизнь.
Я уже достаточно разгадал его, чтобы знать, что не приобретение Демиздор соблазнило его освободить меня, а желание власти над своими соперниками. Неоперившийся птенец того же рода, что и мой отец, он, может быть, хотел, чтобы я был его заложником. И сейчас он не демонстрировал Демиздор, как свое приобретение, а просто хотел посмотреть, какую власть над ней он получит, имея меня в своей собственности, и какую власть надо мной, обладая ею.
– Это было очень великодушно со стороны дамы, – сказал я. – Несомненно, она упомянула о том, как я насиловал ее и унижал среди палаток шлевакинов. – Несомненно. Думаешь, она просила меня оставить тебя жить, чтобы облегчить твою участь? Она хочет, чтобы ты жил в рабстве. Она хочет, чтобы ты униженно ползал в недрах Эшкорека двадцать или больше лет. Когда твой дух будет сломлен, она вздохнет спокойно. Так она утверждает. – Его голос и его улыбка говорили, что он тоже оценил ее мотивы по-другому.
По тому, как он смотрел на нее, и по его интонации я понял, что он уже обладал ею. Эго меня даже не царапнуло. Я думал: ты купил холодную постель, эшкирский принц. Она не будет с тобой такой, какой она была со мной.
Ее эмалевое лицо было отчужденным, холодным, как утро.
Эрран сказал:
– Демиздор, моя сладость, я должен разочаровать тебя немножко. Я планирую развести могущественных мальчиков с его помощью. Сегодняшний день и ночь он будет мягко спать, потому что у него были две очень жесткие ночи. – При этих словах она ожила и резко повернулась к нему, но он хлопнул в ладоши, и вошел человек в бронзовой маске. – Отведите моего гостя в его апартаменты, – сказал Эрран. – Позаботьтесь, чтобы у него было все, чего он пожелает, за исключением, конечно, серебряной женщины и ключа от двери.
– Мой повелитель, – вскричала Демиздор. Она раскраснелась, и ее холодности как не бывало. – И я должна видеть эту мерзость каждый день в вашем дворце?
– Не приставай, – ответил он. – Возможно, он не пристрастится к роскоши, твой королевский варвар. Тогда у меня не останется ничего другого, как послать его вниз. Ты всегда можешь надеяться на это.
И он махнул мне в сторону бронзоволицего.
Не имея выбора, я повиновался и последовал за его солдатом-слугой в отделанный фресками коридор. Когда мы уходили, я слышал, как он сказал с улыбкой своим приятным голосом:
– Ну же, Демиздор, это пустяки. Представь, что твое платье было запачкано, а теперь снова вычищено. Видишь этот золотой кулон? Он принадлежал моей бабушке, теперь он будет твой. Посмотри на золото и забудь его, красавица Демиздор. Ты не обязательно совершила глупость, придя в дом леопарда.
За абрикосовым окном разгоралась заря, когда дверь моей новой тюрьмы закрылась за мной.
Это было лучшее жилище из тех, которые у меня в последнее время были. Янтарные стены и янтарные портьеры на двух больших окнах, каждое из которых было составлено из сотни кусочков хрусталя цвета густой патоки, вставленных в тяжелую свинцовую раму; восточное окно разбрасывало сейчас по мраморным плиткам пола фантастически дробящийся узор из пламени и тени. Бесцельно попробовав дверь, я обследовал эти окна под влиянием своего рода иронического рефлекса, но не удивился, увидев, что городские улицы лежали далеко внизу. Даже если бы я мог пробить стекло и раму, прыжок стоил бы мне позвоночника.
У южной стены было спальное ложе, которое при желании могло вместить троих. На нем лежало покрывало из густого меха. По комнате было расставлено несколько узких столов и скамей. Пол был теплым благодаря усилиям рабов у горячих труб, возможно, это было деликатное напоминание о наказании, если я нарушу волю моего хозяина. Из большой комнаты дверь вела в ванную. В ней был причудливый мраморный унитаз, который можно было смывать при помощи бронзового крана, и медные львиные головы выплевывали воду в ванну, наполняя ее.