Вазкор, сын Вазкора
Шрифт:
Я недолго пробыл в комнате, когда через неподатливую дверь вошли двое мужчин в масках из коричневой материи.
Один из них был парикмахер с бритвами и душистой мазью. Он поклонился мне, что заставило меня с любопытством подумать, к какому рангу отнесли Тувека-раба, и приступил к бритью с ловкостью и проворством парикмахера Кортиса накануне. Другой разложил одежду и городское белье.
Когда они ушли, не имея более неотложных дел и приобретя вкус к эшкирской ванне, я вымылся и оделся. Я оставил черные одежды, которые получил от проказника Зренна, все за исключением туники, которую он изрезал
Когда я подпоясывал камзол, дверь снова отворилась, и вошла девушка в атласной маске с подносом. Она поставила его на стол и выпорхнула.
На подносе была бронзовая посуда. Мой хозяин для виду повысил меня в ранге, в этом не было никакого сомнения. На бронзовых блюдах была простая еда из хлеба, мяса и осенних фруктов, приличная, но не соответствовавшая обстановке. Но это не было знаком его снисходительного отношения, а свидетельствовало о бедности города, которая проявлялась подобно трещинам в потолке и лепнине и мышиным дырам под драпировкой. Только вино было царское, прозрачное, как хрусталь, в который оно было налито.
Все это время я пребывал в состоянии забавного возбуждения, раздражения, нетерпения и в полной растерянности. Я был домашним любимчиком Эррана, его яростным зверем с сомнительной родословной. Я не видел никакого средства к спасению, но поклялся, что буду начеку и всегда наготове, если подвернется случай. Мне не пришло в голову, что за мной тоже будут пристально наблюдать и готовить мгновенную ловушку.
Однако в вине было снадобье, и вскоре после того, как я выпил его, пол накренился, и свет в окне погас.
Я пришел в чувство, когда пятеро докторов еще были в моей комнате. Комната была заполнена их странными причудливыми инструментами. Они были бронзового ранга и одеты в темную охру Эррана. Они бормотали свои философские бредни, как престарелые курицы, одна из которых снесла квадратное яйцо.
Абрикосовое окно все еще ослепляло желтым светом. Сначала это озадачило меня. Потом я понял, что это противоположное окно, и что заря давно прошла, и день склонился к закату, пока я лежал, одурманенный на своем ложе, голый, как младенец, а пятеро желтых куриц производили свой аналитический осмотр.
Сейчас я не чувствовал ни апатии, ни слабости, а нарастающую бешеную ярость.
Я сорвался с постели одним прыжком, и пять желтых куриц отступили передо мной, кудахча.
– Успокойтесь, успокойтесь, – вскричал один. – Мы советники повелителя Эррана. Мы не причинили вам никакого вреда. Просто осмотрели ваше тело, чтобы определить источник его чудесного исцеления.
Они, увы, не оставили под рукой никакого хирургического ножа, который бы я мог схватить.
Я заорал:
– Ну так как, что вы обнаружили? Я колдун? Или, может быть, бог? – Я думал, что если вызову у них панику, они вылетят из двери, широко распахнув ее, и я смогу последовать за ними. Потом, вероятно, одетый только в свою кожу, я рванусь на свободу, без препятствий со стороны стражи или часового. Наконец я частично образумился, отказался от этого плана и сел на ложе, после чего врачи собрали свои причиндалы и начали пробираться к двери. После того как они постучали, дверь открылась, и лекари удалились.
Потом наступила летаргия, тягучая, как речной ил. Я лег на спину, и великолепный закат погас в окне. Я был дурак. Собака, которую держат в богатой будке. И эта реальность сочеталась с навсегда утраченной наследственностью и ненормальностью, которая заставила меня съежиться, когда я вспомнил о ней. Сейчас я трезвел, как, должно быть, трезвеют все пьяницы, припоминая свои способности со страхом и изумлением. В течение всей жизни я принимал неприемлемое. Но охотники настигли меня. В тот момент мне казалось, что ничего стоящего я не сделал и не сделаю в своей жизни, так что лучше мне служить Эррану.
Наконец раздался новый, более нежный шепот занавеса на двери. Я не поднял головы, чтобы посмотреть, кто прибавился на этот раз к веренице входящих и выходящих.
– Кто бы вы ни были, – сказал я, – раб-любимчик в убийственном настроении, и вам лучше уйти.
Раздалась пара тихих вздохов, как будто голубей потревожили на крыше.
Тут я взглянул.
Это были две девушки в последних янтарных отблесках заката, их лица были открыты, хорошенькие как цветочки, тела их были почти обнаженными под тонкими платьями, которые казались собранными в складку паутинками. Они на самом деле не испугались меня, потому что они знали мужчин или думали, что знают, и их послали услаждать одного из них. Но найдя меня обнаженным и злым, они повели себя как любая вышколенная шлюха.
Мне хотелось бы выставить их, потому что я пресытился подарками и тонкостями Эррана, а также подумал уже о его плане воспитать из меня быка. Однако я сразу почувствовал какое-то мрачное безудержное желание, какое иногда сопровождает лихорадку.
Видя, что я возбужден – у меня не было средств скрыть его, – они сразу заскользили к ложу. Одна поцеловала меня в губы, а вторая ласкала мое тело; потом вторая впилась в мои губы, а первая лежала в моих объятиях. Это было похоже на то, когда пьешь из двух чашек, и вкус и аромат меняются с каждым глотком, когда глотки сливаются друг с другом.
Я утолял свой голод и гнев с четверорукой, четвероногой, двуротой богиней туманного желания, пока окно наливалось краснотой и растворялось в ночи.
Мой дуэт любовниц оставил меня с восходом солнца. Позже снова пришел парикмахер со своими баночками и лезвиями. Я посмотрел на бритвы, аккуратно разложенные и блестящие, и понял, что мне не следует грабить его. Битва окончилась без единого удара. Пантера снова была благополучно заперта в своей изящной клетке – если она вообще когда-либо оттуда выходила.
Эрран посетил меня за час до полудня.
Он осмотрелся; маски на нем не было, он, как всегда улыбался. Указал на мой нетронутый завтрак.
– Нет аппетита, Вазкор? Мне жаль.
Я сказал:
– Последняя еда, которую я ел здесь, произвела странное действие на мое пищеварение. Я заснул, и мне приснилось, будто пятеро дряхлых стариков ощупывают мое тело своими немытыми пальцами. И когда я спросил, что они задумали, эти самые вероломные старики заявили, что ты, мой повелитель, прислал их.