Вблизи Софии
Шрифт:
Траян отнюдь не казался недовольным. Напротив, к нему как будто вернулось хорошее настроение, и он снисходительно обратился к родственницам:
— А вы все никак не наговоритесь? Ну что ж, Юлька, я только что разговаривал с твоей соученицей. Она осталась после работы, чтобы докончить план, который нам до зарезу нужен. Сейчас я зайду за ним в Гидропроект.
Он стремительно вышел из комнаты. Юлька догнала его.
— Траян, пойдем вместе. Я хотела с тобой поговорить об одной вещи. Это для меня очень важно, но я не решалась тебя беспокоить, ты ведь был занят.
Дора не сводила глаз с телефона, как будто перед
Вот они втроем полдня сидели и переливали из пустого в порожнее. А в это время Ольга, склонившись над чертежной доской, работала над проектом. И бумага, белая и холодная, как гипс, оживала под ее руками. Карандаш чертил вены и артерии, в которых скоро забьется жизнь. Здесь станут работать шахтеры, зашумят компрессоры, загрохочут взрывы. И Траян пойдет по штольням, начерченным рукой девушки. Разве вспомнит он тогда о жене, никчемной и праздной, оставшейся где-то в стороне от настоящей жизни? В руке его трепещет белый лист, и на каждом метре этой трассы, намеченной Ольгой, он будет чувствовать присутствие девушки. А она, Дора, так и останется сидеть в своем мягком кресле и болтать с тетей Зорницей…
Только старую деву ничуть не тронул этот телефонный разговор. Она занималась своим вязаньем и ворчала, что современные девушки не сидят дома, не занимаются хозяйством, а берутся за мужские дела.
17
Близился к концу ясный сентябрьский день. Солнечные лучи скользили по светлым плитам мостовой, застревали в густых кронах каштанов. Младен снял плащ, перекинул его через руку. Молодому инженеру было как-то не по себе: он настолько привык к спецовке, что его собственный удобный, любимый светло-серый костюм казался ему с чужого плеча.
Он шел медленно, взгляд его невольно задерживался на дерзких декольте летних пестрых платьев, скользил по нарядно убранным витринам и красочным афишам, по лицам прохожих.
Младен заметно волновался: ведь ему предстояла долгожданная встреча с Лиляной. Он давно не был в городе, не звонила и она ему. А нынче, как только приехал, он первым делом позвонил. Младену показалось, что девушка обрадовалась, услышав его голос, но встретиться в этот вечер согласилась не сразу. «Ну, да ладно, — сказала она наконец, — тогда поужинаем вместе». В первую минуту он не задумался над ее словами. Разве не все равно, ужинать или идти куда-нибудь? Важно одно — быть вместе.
Они условились встретиться на бульваре, и сейчас Младен еще издали начинал вглядываться в каждую молодую светловолосую женщину. Неожиданно он заметил в толпе знакомое лицо. Краснощекая девушка в светло-синей жакетке, с коротко остриженными волосами горделиво шагала навстречу в новеньких, видно только что купленных туфлях. Божурка! Младен заулыбался. Божурка показалась ему такой близкой: она ведь тоже оттуда, со стройки, откуда он сам приехал всего два часа назад.
— Ты что тут делаешь? — Младен радостно тряхнул руку Божурки.
Там, на стройке, ему бы и в голову не пришло поздороваться с ней за руку. К чему еще эти церемонии? Ведь они члены одной большой семьи, встречаются по нескольку раз в день. А сейчас казалось, что он
— Я здесь с самого утра, — не меньше, чем Младен, обрадовалась девушка. Божурка чувствовала себя чужой в большом городе, хотя внешне и выглядела уверенной.
— Купила вот туфли да остригла волосы. Теперь надо мной, наверное, смеяться будут?
И доверчиво прибавила:
— Давно мне хотелось отрезать косы! В селе у нас уже две девушки подстриглись. И Петра тоже.
— Тебе очень идет — настоящая софиянка.
Что-то дрогнуло в сердце Божурки. Слово «софиянка» напомнило ей городских девушек, что прокладывали новое шоссе. Тогда она была стеснительной, робкой девочкой с двумя длинными косами, совсем тонкими к концам, связанными ниткой, в царвулях [8] , надетых на толстые шерстяные чулки. Божурка наклонилась и посмотрела на свою ногу в шелковом чулке и ладной туфельке. И почему-то именно в эту минуту девушке стало жаль родное село.
8
Крестьянская обувь из сыромятной кожи.
— Товарищ инженер, отец мне говорит, чтоб я уехала с ними, когда будут переселяться. Он бросает работу на водохранилище. Хочет посмотреть, как там, на новом месте.
— А ты?
— А я ему сказала: пока не построим, никуда не поеду.
Младен не успел ей ничего ответить. Лиляна шла к нему. В первый момент он даже не узнал ее. Лиляна показалась ему такой красивой, что он не мог поверить своему счастью, тому, что она пришла из-за него.
Лиляна бесцеремонно разглядывала Божурку. «Что общего у Младена с этой девчонкой? Почему он так радостно жал ее руку, с таким оживлением говорил с ней? У него, однако, весьма неплохой вкус». Эта мысль заставила Лиляну внимательнее посмотреть на Младена, и она с неудовольствием отметила, что галстук и темные ботинки не соответствуют его светлому костюму.
А Младен глядел на нее как зачарованный. Он моментально забыл о Божурке, которая застыла в изумлении перед этой изысканной горожанкой.
— Познакомь же меня с твоей приятельницей, Младен, — сказала Лиляна и первая протянула руку. Но, едва прикоснувшись к шершавой ладони Божурки, она отдернула свою, чуть заметно пожав плечами. — Так вы, значит, тоже со строительства?.. Очень приятно познакомиться… А сейчас, вы уж извините нас, мы очень торопимся. До свидания. Надеюсь, мы еще увидимся с вами… — И Лиляна, холодно кивнув Божурке, пошла ко входу в парк. Младен покорно двинулся за нею. Он заметил недовольство Лиляны, но, в чем была его причина, понять не мог.
Они не виделись больше месяца. Вначале Лиляна звонила ему, сердилась, что он не едет, шутливо грозила найти компанию; она ведь не собирается стать монашкой. «Я не могу сидеть в четырех стенах, — выговаривала она ему. — Меня не интересует твоя стройка. Раз ты не приезжаешь, у меня найдутся другие знакомые, которые мне звонят, приглашают меня. Я ведь люблю веселиться, танцевать».
И все же она ждала его. Высокий, с какой-то особенной угловатостью в движениях, широкоплечий, с мужественным лицом, он нравился ей. Только был, по ее мнению, слишком серьезен.