Вдоль каменного пояса
Шрифт:
Манья-Тумп действительно стоит особняком,
островом среди сравнительно ровной таежной низины. Вблизи протекает речка Манья. Можно справедливо заметить: «Почему Манья-Тумп названа горой в верховьях Маньи? Ведь гора на таком же расстоянии отстоит и от верховий речки Тозамтоуи! С таким же основанием ее можно было бы назвать Тозамтоуя-Тумп»!
Но дело в том, что река Манья когда-то имела особое значение в жизни манси: по ней в древности проходила дорога через Урал. Неудивительно, что гора, бывшая приметным местом на этой дороге, названа именем той речки, по которой и шел весь путь.
ЭКСКУРС В ПРОШЛОЕ
Мы
Хребет на месте водораздела имеет глубокую впадину с огромной болотистой низиной, в районе которой берут начало две реки, текущие в разные стороны: Манья и Егра-Ляга.
Павел, которого все больше заинтересовывал Урал, спросил меня, что я знаю об этих местах. Я обрадовался возможности выложить свои знания. Еще готовясь к путешествию, я прочел много старинных книг по истории уральского Севера.
Манья стекает с восточного склона Урала в Северную Сосьву. Егра-Ляга направляет свои воды на запад,' в бассейн Печоры. Текущую на запад Егру-Лягу древние манси называли Ольс-Манья (Илыч-ская Манья), а Маныо именовали Тайт-Манья (Сосьвинская Манья). Егру-Лягу русские называли Югрой, потому что она вытекала со стороны хребта, за которым на востоке находились земли, называемые русскими также Югрой.
Любопытно, что коми в древности называли народ манси—«егра-гас», что на их языке означает— югорский народ. Вполне возможно, что от этого названия жителей древней Югры и получила имя река Егра-Ляга.
Исследователь Северного Урала Э. Гофман писал в 1856 году: «Древние ли новгородцы изменили зырянское Егра в Югру, как теперь их потомки произносят имя реки, или же у самих зырян в течение времени Югра обратилась в Егра...»
Долины Маньи и Егры-Ляги соединялись проходом, по которому манси и ханты, обитающие по Северной Сосьве, посещали верховья Егры-Ляги, то есть приходили в Европу для товарообмена.с племенами коми.
Манси и ханты прежде были многочисленным народом. Им управляли князья, из которых истории известны Юшман, Асык, Кельп, Молдан. Как говорит пермский историк Остроумов: «С этим народом долго и упорно пришлось бороться русскому государству в его поступательном движении на восток... Так, в 1187 году новгородские сборщики дани в Перми и Югре были побиты, вследствие чего в 1193 году Новгород послал целую рать под начальством воеводы Ядрея, которая встретила в Югории 50
укрепленные города. Один из них новгородцы взяли, а под другим потерпели поражение столь сильное, что из всей рати осталось в живых только 80 человек, возвратившихся домой в 1194 году».
Новгородские походы ставили перед собой одну цель — купить, собрать, отнять у туземного населения наибольшее количество пушнины и других ценностей. Самую активную роль в колонизации сыграли представители московского духовенства.
Ведь за крестом «иноков» шли вооруженные люди. Трудно было исконным уральским жителям противостоять натиску московской рати. Историк А. А. Берс в своей книге «Прошлое Урала» сообщает: «В 1472 году верхнекамский союз племен сложил оружие. В его главнейшие укрепленные города — Искор, Покчу и Чердынь — вступили русские гарнизоны; князья крестились, и Перми Великой не стало. На этом фактически закончилась эпоха самостоятельного существования туземных племен Прикамского Урала».
Манси уходят за уральские горы, в глухие леса. Проходят столетия. В 1883—1884 годах этнограф К. Л Носилов, путешествуя по рекам Конде и Северной Сосьве, знакомится с жизнью местных племен. В своей книге «У вогулов» он с большой теплотой пишет о людях, затерянных в лесах Северного Зауралья: «Еще недавно воинственный, бодрый,
знавший, как топить, добывать из руд Урала железо, медь, серебро, имевший торговые сношения с соседями, войны, — народ этот теперь совсем упал, совсем превратился в первобытного дикаря и так далеко ушел от нашей цивилизации в свои непроходимые леса, так забился в глушь своей тайги, так изолировался, что, кажется, уже более не покажется на мировой сцене, а, тихо вымирая, сойдет совсем с лица нашей планеты.
Откуда он пришел в эту тайгу, какие великие передвижения народов его вдвинули сюда, он не говорит, он забыл даже свое недавнее прошлое; но его типичные черты — хотя вогулы уже слились давно с монгольскими племенами, заимствовали от них обычаи, верования — еще до сих пор напоминают юг, другое солнце: кудрявые черные волосы, римский профиль лица, тонкий, выдающийся нос, благородное, открытое лицо, осанка, смуглый цвет лица, горячий смелый взгляд — ясно говорят, что не здесь их родина, что они только втиснуты сюда необходимостью, историческими событиями... Такие лица скорее всего напоминают венгерца, цыгана, болгарина, чем остяка, тип которого все более и более начинает преобладать, благодаря кровосмешению.
Сжатые соседями, загнанные в глушь лесов, они стараются всеми силами отстаивать свою самобытность, для них чуждо все на свете, им не нужна цивилизация, которую они презирают, в которой они разуверились, и, живя весь свой век среди природы своей новой родины, они берут от нее то, чего она может дать им в своих непроходимых, в полном смысле слова, девственных лесах...
Но весь их интерес, вся пытливая душа ушла в тот неведомый мир духов, в ту сферу их верований, которыми они живут, который их занимает».
Так мог писать о людях только человек с добрым сердцем, каким, очевидно, и был Носилов. Невольно проникнешься большим уважением к этому человеку за восторженные описания природы Урала и за любовь к его обитателям — манси,
Неожиданные выстрелы под горой прервали мой рассказ. Мы прислушались. Снова прогремели выстрелы. Похоже было, что старик забеспокоился о нас и давал сигналы. Павел взял двустволку и выстрелил в воздух, приговаривая:
— Мы живы, старина!
После этого Петр Ефимович больше не стрелял, видимо, успокоился. Мы стали спускаться и, сопровождаемые гнусавым войском комаров, через час вышли на речку Тозамтоую.
Вдали, на берегу, дымил костер, маленькая фигурка старика копошилась возле него. Олень и собака лежали рядом.
Манси встретил нас с хитро прищуренными глазами:
— Моя думай ты пропадай совсем. Зачем долго сиди Манья-Тумп?
— Здравствуй, Петр Ефимович!
— Моя здравствуй. Как твоя здравствуй?
—- Есть хочется, — сказал Паша, потирая живот.
— О, твоя здравствуй хорошо!
Старик был в веселом расположении духа, радовался нашему возвращению. Из котелка, висящего над костром, плыл аромат дичи. И не мудрено: котелок был доверху наполнен глухариным мясом. На палочках вокруг костра старик расставил запеченных крупных хариусов.