Вдоль по памяти. Шрамы на памяти. Люди и звери моего детства. Бирюзовое небо детства
Шрифт:
Люба, остриженная наголо, металась в жару, бредила, когда широко распахнулась дверь. В комнату с чемоданом в руке и вещмешком за спиной вошел демобилизованный солдат Коля Единак. На груди его сверкали орден Красной Звезды, медаль "За отвагу"и "За победу над Германией". Чуть поодаль к гимнастерке был пришпилен значок "Гвардия".
По рассказам, Люба не осознавала его возвращение. Открыв чемодан, Коля развернул большой плоский пакет. В пакете была ослепительно белая, сверкающая высокой диадемой, длинная фата. Уложив за изголовьем саму фату,
Осенью сорок шестого молодая семья переехала в Дондюшаны. В сорок седьмом родился первенец Валик, Валентин. В пятьдесят втором на свет появился младший, Толя. Коля работал в МТС (Машино-тракторная станция). Вначале работал кузнецом. Закончил открывшиеся курсы трактористов, слесарей и комбайнеров. Скоро стал лучшим в МТС мотористом. Под наставничеством высококлассного механика Щура в совершенстве изучил токарное дело. Подолгу задерживался в сварочном цеху. Освоил электро- и газосварку. На время болезни сварщика выполнял все сварочные работы.
Однажды в МТС из Цауля вернулся один из недавно прибывших тракторов ДТ-75 с одно-лемешным плугом для глубокой вспашки. Тракторист, работая неподалеку от лесного массива, зацепил огромным лемехом толстенный корень. Лемех - пополам. В то время это было ЧП довольно большого масштаба. Лемехов в запасных частях не было. Заказывать плуг целиком необходимо было через госснаб за год ранее.
Собрали целый консилиум. От главного инженера и механика до сварщика. Сварщик благоразумно отказался, мотивируя тем, что после сварочных работ лемех даст трещину рядом со швом при обычной нагрузке. Коля попросил:
– Разрешите мне попробовать. Хуже уже не будет.
Разрешили. Не снимая лемеха, Коля колдовал над лемехом с утра до поздней ночи. Сварил по линии разлома с усилением швов. С тыльной стороны наварил несколько косынок невиданной доселе формы. Потом в ход пошел ацетиленовый резак. В режиме нагрева отпустил всю зону сварки.
– Снять напряжение металла.
– Объяснял он свои действия сварщику.
На второй день утром, сев за рычаги трактора, вместе с механиком выехали на испытания. Прошлись по прошлогодней вспашке, постепенно опуская лемех на полную глубину.
Достаточно!
– сказал механик.
– Запаса прочности хватит с лихвой.
Но Коле этого было мало. Выехав с массива, прошелся по нетронутой еще целине. Механик занервничал:
– Сломаем!
А Коля, углубляя борозду, пахал. В МТС вернулись победителями.
Я учился ещё в елизаветовской школе, когда проездом Николай Яковлевич зашел к нам в гости. Сидя за столиком в саду, беседовал с отцом. Мимо наших ворот, надсадно урча, проехал, где-то разгрузивший песок огромный ЗИС. Возвращался с калыма. Грузовик уже скрылся за нашим домом. Внезапно Николай Яковлевич вскочил и, не говоря ни слова, побежал в огород. Отец недоуменно пожал плечами:
– Что с ним? Вроде не пьяный... Побежал как сумасшедший.
А двоюродный брат отца, не добежав до конца огорода рванул наперерез через соседские огороды. На ходу снял пиджак и стал крутить его над головой, призывая водителя ЗИСа остановиться. Успел. Водитель неохотно притормозил:
– Ты что! Сказился, Коля? Что с тобой?
– Ты что, не слышишь? Сейчас порвет тарелки двух выхлопных клапанов. Головку блока запорешь. Вот тогда покалымишь!
Водитель нехотя сошел. внимательно прислушался к холостому ходу двигателя. Выключил зажигание.
– Спасибо, Коля!
В сарае, где жила наша корова в дверях на высоте моего роста был закреплен выдвижной толстый гладкий прут металла. В дошкольном возрасте я часто использовал тот прут в качестве турника. Подоив вечером корову, мама выдвигала прут и просовывала его в другое отверстие дверной коробки.
– Зачем?
– спросил я маму.
– Сейчас больше по привычке. А в конце сороковых такие пренты ставили многие.
– Для чего?
– Чтобы не увели корову. После войны, бывало, через огороды ночью уводили у людей коров. А до утра - ищи! Не найдешь.
Я до сих пор помню тот прент. В одном месте он был слегка расплющен. В расплющенной части было отверстие с резьбой. Запор ввинчивался специальным ключом, который невозможно подобрать. Делал тот запор с секретом дядя Коля Единак.
С сорок девятого отец занимался пчеловодством, о чем я уже писал. Мед сливал в большие молочные фляги, которые в те годы были дефицитом. Будучи в Могилеве отец присмотрел у старьевщика во дворе почти новую алюминиевую молочную флягу. Дно зияло продольным разрезом, оставленным острым топором. Купил по дешевке, практически по цене металлолома.
Поехал с бидоном на станцию, в МТС.
– Коля! Этот бидон можно заварить или запаять?
– Можно. Аллюминий сваривают только в Кишиневе, может быть уже и в Бельцах. Но везти туда - себе дороже, плюс работа. Можно паять, но нужен специальный припой. Но он не прочный, отвалится.
– А как закрыть эту дыру?
– Проще заклепать, - ответил Николай Яковлевич, старательно отковывая на наковальне топор диковинной формы.- Оставь, вон там в углу, будет время - заклепаю.
– А что ты так старательно отковываешь?
– Барду, брат. Плотник знакомый из Тырново заказал.
– И долго еще будешь ковать?
– Тут еще на полтора часа работы. Зато какая красавица получится!
– Сколько ты с него возмешь за эту барду?
– Десять рублей.
– Коля! Я тебе вот сейчас даю десять рублей, только заклепай сразу.
– Брат! Тебе не понять! Барда - это произведение. Мне интересно самому. Оставь бидон. Придешь завтра, послезавтра. Будет готов.
Через несколько дней отец, будучи в Дондюшанах, зашел в МТС.