Вдова и Черный герцог
Шрифт:
Добавляло же ситуации безысходности еще и то, что я оказалась здесь, в этом месте, в компании мужчины… с участием которого прошлой ночью видела уже второй крайне непристойный сон! Сон, от малейшего воспоминания о котором просто бросало в жар. Что хуже всего — Дориан Бладблек все еще сидел напротив. И словно издеваясь, не сводил с меня пристального взгляда, который становился настоящей пыткой! Потому что чем больше он смотрел мне в глаза, тем труднее мне было отгородиться от воспоминаний о последнем сне. А вместе с тем и абстрагироваться от мыслей о том, что в
Ощущая, как мне не хватает воздуха, я слегка потянула пальцем за горловину дорожной блузы и напряженно вдохнула. Вот только дышать, увы, легче не стало.
Два сна.
Один еще можно было бы назвать случайностью. Но вот два — это уже подозрительно. Почти система… Хотя нет, о «системе» можно было бы говорить, приснись мне третье такое сновидение. Чего, я искренне надеюсь, не будет. Да и прошлых двух снов не должно было бы быть!
Так почему? Почему они мне приснились?
Но больше всего во всем этом безумии меня пугала именно реалистичность что первого, что второго сна. Не было даже малейшей тени, намекающей моему разуму, будто происходящее не реально. Восприятие, ощущения, прикосновения, запахи… даже малейшей грани, отделяющей реальность от сновиденья.
И все это вызывало следующую мысль, которая до дрожи пугала:
А что, если я просто приму реальность за очередной сон и… в самом деле… с этим мужчиной…
Одной мысли хватило, чтобы голова пошла кругом.
Хотя нет, о чем это я? Ведь все-таки было одно существенное отличие этих снов от реальности: во сне Дориан внезапно начинал вести себя со мной, словно страстный герой-любовник из женских романов. В то время как в реальности он был лишь холодным, невыносимым, отвратительным мерзавцем. Который не просто не испытывал ко мне не то что страсти — симпатии. О нет, в реальности он напротив был уверен, что я сама убила своего мужа, и собирался это доказать!
Причем рассказы Элизы и Бьянки о том, каким кошмарным любовником был Браян, в его глазах наверняка лишь добавили мне мотивации для этого убийства! То есть, якобы бедная молодая жена, вынужденная спать с таким плохим любовником, как ее муж (возможно даже познавшая настоящие наслаждения с каким-нибудь загадочным слугой, от которого в действительности родила) решает освободить себя. Как ни крути — версия воистину драматичная.
Так что да, верно: если вдруг Дориан начинает страстно набрасываться на меня с поцелуями — можно ни секунды не сомневаться, что это сон.
Правда ведь?
Или, может, в реальности он в самом деле может начать вытворять со мной такое, а я возьму и…
Ох нет, однозначно нет, такого точно не будет! Я просто должна совладать с нервами.
Но если я в самом деле сейчас сплю. И в этом сне Дориан из моих непонятно откуда взявшихся фантазий… решит закончить то, что прервалось в предыдущем сне? Только вот на этот раз, прежде чем начинать, приблизится ко мне,
От этих мыслей я едва не упала в обморок.
ПОЧЕМУ я в принципе о ТАКОМ думаю? Нормально ли вообще — так фантазировать о своем смертельно опасном враге, который еще и сидит напротив, не сводя с тебя взгляд всю дорогу? Со мной точно что-то не так, никаких сомнений.
— Вы думаете, тот, кто прислал Элизе то письмо с рекомендацией выдавать своего ребенка за сына Браяна и требовать с него денег… как-то связан с любовником Бьянки? — осторожно спросила я, просто желая что-нибудь сделать с этим невыносимым молчанием, в котором Дориан сводил меня с ума своим пристальным взглядом.
— Почему вы пришли к такому выводу? — протянул он, выдержав небольшую паузу.
— По формулировке вопроса, который вы задавали леди Бьянке, — пояснила я. — Он был построен по тому же принципу, что и вопрос Элизе, на который она дала ответ про письмо. Из этого я сделала вывод, что вы подозреваете связь между этими двумя линиями.
— Весьма наблюдательно с вашей стороны.
— Так как, я права, лорд Бладблек?
— Я не исключаю такого варианта, — наконец вздохнул он, скрестив руки на груди.
— Вот только не пойму, зачем кому-то было убеждать Браяна, будто кроме нашего с ним ребенка, у него есть еще один? Причем именно рожденный раньше.
— Очень подозрительный вопрос, потому что эта ложь была очевидна, — задумался мужчина. — Если бы сын Элизы был похож хотя бы на нее саму, а не на своего настоящего отца, то в том, от кого этот ребенок, еще, допустим, можно было бы усомниться. Ведь тогда всегда можно утверждать, что «ребенок от вас, просто в мать пошел» — как, например, тот же ваш сын, который, как я слышал, один в один как вы…
— Намекаете, будто тоже верите в эти грязные намеки Эдергейлов на то, будто я изменила мужу и родила от кого-нибудь другого? — возмутилась я, сжав кулаки до белых костяшек.
— Я ни на что не намекаю, Скарлет, — подленько ухмыльнулся он, словно говоря своим взглядом: «Ну конечно же, я именно на это и намекаю!». — Лишь констатирую факт: если ребенку повезло родиться похожим на мать, та всегда может попытаться убедить мужчину, с которым спала приблизительно в тот период, будто он отец. Но вот если ребенок пошел внешне в своего настоящего отца, то тут уже пытаться солгать — лишь выставлять себя на посмешище. И в этом я смысла особо не вижу.
— Что интересно… все три ребенка родились с не такой большой разницей, — задумалась я. — Элиза забеременела и соответственно родила лишь на пару месяцев раньше меня. А сын леди Бьянки совсем немного младше моего Вильяма. И… с ней-то как раз понятно, почему ей не посоветовали точно так же выдать своего ребенка за сына Браяна: если они, как она утверждает, не виделись после развода, то… уж слишком много времени прошло, чтобы пытаться кого-нибудь провести. Однако зачем тогда было наталкивать ее на мысль послать после родов Браяну то письмо?