Вдова Кудер
Шрифт:
Другой портрет, висевший рядом, казался более выцветшим и поблекшим, словно знал, что он представлял собой лишь тень покойницы. Расплывшиеся, полустершиеся черты лица. Печальная улыбка. Высокая прическа. И камея — та самая, что Тати надевала в воскресенье.
— Я и понятия не имела, как моя мать узнала, что кому-то потребовалась прислуга для ухода за детьми. Мы жили далеко отсюда, около Буржа. Сосед посадил меня в двуколку. А мать, боясь, что меня сочтут слишком молоденькой, сделала мне высокую прическу
Время от времени в ее голосе слышались горькие нотки.
— Мальчику было одиннадцать лет, и он был одного роста со мной. Девочек звали Франсуаза и Амелия. Они были глупенькие и противные, особенно Франсуаза. Вы ее видели. Это мать Фелиции. Она вышла замуж за Торде, который только и годился в сторожа кирпичного завода.
Жан тоже размяк, сидя верхом на стуле и навалившись на спинку. И только тонкий дымок струился от его сигареты.
Тати вздохнула:
— В общем, это целая история!
Ей-то все было понятно. Для нее и стены, и мебель, и вся утварь были живыми. Она видела их в разные времена, начиная с тех пор, когда четырнадцатилетней девочкой вставала раньше всех в доме и зимой разводила огонь в холодной кухне, прежде чем сколоть лед в поилке для скота.
— Кудер был муниципальным советником… Он мог бы добиться и избрания мэром… В то время это был серьезный человек, который не очень-то заглядывался на женщин. Я никогда не знала, каким образом он начал терять свое состояние. Он связался с каким-то предпринимателем, обанкротился и вынужден был продать кирпичный завод.
Жану хотелось увидеть фотографию Тати тех лет. Были ли у нее уже тогда этот властный вид и эта манера смотреть на людей, словно оценивая, как далеко можно вместе с ними идти.
Она смотрела на него точно так же, как и накануне, в автобусе. Она привыкала к нему. Нагая, она держала его в своих объятиях и ласкала его не тронутую загаром кожу. На рассвете ей пришлось подняться на чердак и, прежде чем разбудить его, понаблюдать за ним спящим.
И при этом она продолжала приглядываться к нему, держа его словно на поводке.
— Мне было семнадцать лет, когда мальчишка, такой же вредный, как и его сестры, сделал мне ребенка. Я даже могла бы вспомнить, как это произошло… Он лежал с ангиной… Я принесла ему бульон. «У тебя жар!» — сказала я ему. А он, наверное, долго думал, прежде чем набрался храбрости: «Постой! Вот почему у меня жар». Кончилось тем, что разгневанный Кудер поженил нас. Сестры тоже вышли замуж: Франсуаза — за сторожа кирпичного завода, а Амелия — за служащего из Сент-Амана.
— Кофе еще есть?
Она посмотрела на часы. Маятник медленно раскачивался под стеклом.
Тати размышляла еще несколько минут.
— Как-нибудь ты мне расскажешь, что ты натворил.
И пристально посмотрела на него.
— Скажи, ты убил из-за женщины? Ладно. Я ни о чем не буду тебя расспрашивать. Понимаю, что тебе неприятно.
Ну, хватит! Пора было подниматься и стряхнуть теплое оцепенение, охватившее все тело. Убедившись, что в голубом кофейнике не осталось ни капли, она поставила греться чайник, налила горячей воды в миску для мытья посуды и бросила туда щепотку кристалликов.
— Хорошо, если ты сегодня прополешь картошку. А сейчас я уверена, что старик вот-вот придет. Вот уже два или три дня он занимался этим, и если я его не заставлю…
Так Жан узнал историю семьи Кудер. Он узнавал ее отрывками, которые наконец сложились в цельную картину. Оставался лишь муж Тати, которого он не мог себе представить, ибо ему даже не показали ни одной его фотографии. Может, в доме их вообще не было?
Насколько Жан понял, это был болезненный унылый человек. Он умер от воспаления легких. Еще при его жизни старый Кудер начал приставать к невестке, подстерегая ее в тени дворовых построек.
— Понимаешь, — сказала как-то Тати в минуты отдыха, — Франсуазы я не боюсь. Она слишком глупая. Еще когда она была молоденькой, над ней все потешались, потому что она ничего не понимала. Какой-то парень наплел ей, что дети появляются из носа, и она заливалась горючими слезами. Что же касается Амелии, то я сумею ей ответить. А эта гадина Фелиция все время крутится около своего деда, чтобы лишний раз показать ему ребенка. Она совсем из другого теста, и я хотела бы знать, от кого Франсуаза ее родила. Во всяком случае, явно не от мужа! Стоит только посмотреть.
Жан часто наблюдал за ней издали. И может быть, именно такая отдаленность и волновала его больше всего.
Дом Фелиции был заслонен откосом канала, и со двора Жан мог видеть только верхнюю часть его белой стены и розовую черепичную крышу. По вечерам, на закате Фелиция с ребенком на руках обычно располагалась на траве около шлюза.
Она была худенькой и сгибалась под тяжестью ребенка, как стебелек тяжелого цветка. Ее можно было принять за совсем еще девочку, если бы, поддерживая малыша, она не выпячивала живот, что придавало ей черты истинной женственности.
Издали Жан разглядел голубое пятно ее халата и копну рыжеватых волос.
Он вразвалку шел вдоль канала по направлению к ней, чувствуя, что она за ним наблюдает. Он знал, что в ее зеленоватых глазах сверкают золотые искорки и от внимания раздуваются ноздри.
Чтобы приучить ее к себе, он избрал беспечность, останавливаясь понаблюдать за поплавком рыбака или сорвать цветок на откосе.
Шлюзовщик с деревянным протезом крутил свои рычаги. Его дети сидели на пороге дома, перед ними на дорожке валялась безрукая кукла.