Вдовец
Шрифт:
— Я вам не помешала?
Она недоверчиво оглядела комнату, как бы удостоверяясь, что он один.
— Нисколько. Входите, пожалуйста.
Он указал на свое еще теплое кресло. Она отрицательно покачала головой.
— Это слишком низко для меня. Я предпочитаю стул.
Она внимательно оглядывала белые стены, чертежи букв, кисти, мокнущие в стакане, затем незаметно бросила через полуоткрытую дверь взгляд в столовую, которая столько времени была резиденцией Жанны.
Должно быть, она знала квартиру в мельчайших подробностях по ее
Не решаясь сразу начать разговор, она скрестила руки на животе. И он понял, что разговор будет долгим. Словно какой-то механизм внутри нее медленно приходил в движение; потом все же он заработал, и бледные губы зашевелились.
— Поверьте, не от хорошей жизни я к вам пришла…
Неподвижный взгляд ее был устремлен не на него, а на окно. Она помолчала немного, по-видимому, ожидая, что он придет ей на помощь, будет задавать вопросы.
— Вы не догадываетесь, зачем я к вам пришла?
— Нет.
— Да, выходит, она была права.
— Вы о Жанне говорите?
Он не чувствовал в ней никакой симпатии к себе, напротив. Казалось, ее даже покоробило, что он так просто произнес имя покойной.
— Если бы не мои глаза, а из-за них у меня все меньше заказчиц, и не начало учебного года…
Он начинал уже понимать, что речь пойдет о каких-то деньгах, но даже отдаленно не представлял себе всей правды. Между тем, при жизни Жанны, у него иной раз возникали некоторые вопросы относительно старухи, но он не пытался искать на них ответа, это вообще было ему не свойственно.
— Ведь за лето он еще подрос, мне придется одеть его заново с ног до головы.
Перед ним сидела статуя, каменное изваяние. Она не двигалась. Лицо оставалось неподвижным. Только губы после продолжительных интервалов, во время которых глаза ее по-прежнему были устремлены в окно, медленно начинали шевелиться.
— Теперь, когда ее нет и некому о нем позаботиться…
Ему показалось, что он понял.
— Вы хотите сказать, что Жанна помогала вам?
Это не удивило его. И все же тут было что-то неприятное: где же она брала на это деньги?
— Ну само собой, это она платила мне за его содержание…
Она обратила на него сердитый, недоверчивый взгляд.
— Поверьте, я предпочла бы воспитывать его дальше одна, не так-то приятно было мне идти к вам…
— Значит, Пьер…
— Любая женщина догадалась бы сразу. Если бы вы, как всякий мужчина, не так были заняты собой, вы бы тоже это поняли… Я собиралась идти с этим не к вам, а к господину Жаку… Я ходила в полицию, туда, на улицу Берри, где они занимались ее делом, спрашивала у них его фамилию и адрес… Они отказались дать мне его…
Так вот, значит, зачем она позавчера надевала свое лучшее платье и ожидала автобус на углу бульвара…
— Я и в гостиницу «Гардения» ходила. Они были со мной очень любезны, но сказали, что не имеют права сообщать адреса своих клиентов. Хоть бы она, уходя
Пьеру сейчас нет и десяти. Значит, ему было года полтора, когда Жанна вошла в жизнь Жанте. Она никогда не говорила, что у нее есть ребенок. Дождалась, чтобы ему исполнилось шесть лет, когда надо было идти в школу, и поселила его в этом же доме у старой девы.
— Не могу понять, почему же она ничего не сказала мне… — пробормотал он.
Она ответила тоном, в котором слышалась почти ненависть:
— Да потому, что считала вас чем-то вроде господа бога и все время боялась, как бы вас не обидеть да не огорчить… Она относилась к вам, как к человеку особенному, необыкновенному, и вы это знали, и все делали для того, чтобы она относилась к вам именно так. Вы что, взяли бы ребенка к себе?
Он не знал, что ответить. Согласился бы он, чтобы в его квартире был кто-то третий? Это так осложнило бы все… Он не способен был бы выносить такую жизнь, как, например, его брат Люсьен. Правда, здесь совсем другое. Нет, по совести говоря, не мог он на это ответить.
— В этом отношении она знала вас как облупленного, будьте уверены! И потом, ей не хотелось, чтобы ребенок знал, что она его мать. Все они одинаковы! Придумают себе невесть что, а потом себя же губят…
— Он еще этого не знает?
— Я все сказала ему на прошлой неделе.
— Зачем?
— Затем, что поняла — он уже начал это подозревать, а я не хотела, чтобы это его мучило.
— Что вы еще сказали ему?
— Все. Всю правду.
Она вела себя с ним еще более вызывающе, чем вначале, у нее был вид человека, который выполняет свой долг.
— Вы, может быть, думаете, что дети плохо разбираются в подобных вещах, особенно в таком квартале, как наш? Я ему объяснила, что он родился еще до того, как она встретила вас, что она не посмела вам сознаться…
— Где он родился?
— В родильном доме, что на бульваре Пале Рояль.
В том самом, где служит его сестра Бланш! Может, он родился в ее дежурство, и она помогала Жанне во время родов, может, это она поднесла ей рожденного ею младенца?
Он не решался задавать все вопросы, которые теснились теперь в его мозгу, и жалел, что приходится добиваться ответа на них у этой враждебно настроенной старухи.
— Она в то время жила одна?
— Вот какой вы стали любопытный, теперь, когда уже поздно! Может, если бы вы раньше поинтересовались, ничего бы не случилось.
— Что вы хотите сказать?
— Вы что же, думаете, по-людски это было — жениться на женщине и тут же, недолго думая, решить, что у нее нет никакого прошлого?
Жанте густо покраснел, как тогда, в полицейском участке, в тот первый вечер, когда ему казалось, будто они с инспектором Гордом говорят на разных языках.
К нему приходят и говорят, будто из-за него Жанна была несчастна, будто она умерла по его вине. Но ведь если он молчал все эти годы, то ради нее, только ради нее.