Вдруг выпал снег. Год любви
Шрифт:
— Стыдились бы. Вместо того чтобы болтовней заниматься, помогли бы другу освоить перекладину.
— У него не получится.
— Почему?
— Он высоты боится, товарищ сержант.
Это сказал Славка Игнатов. Все обернулись в его сторону. Он стоял на дороге в шинели, с чемоданом в руке.
— Товарищ сержант, рядовой Игнатов прибыл из краткосрочного отпуска на родину…
…После занятий они втроем сидели
Истру сказал:
— Ребята, а ведь сегодня ровно год, как мы служим.
— Кто бы мог подумать, — глубокомысленно произнес Асирьян, макая булку в сгущенное молоко.
— А между прочим, Сурен, думать надо. И прежде всего о будущем, — нравоучительно напомнил Славка.
Истру не терпел нравоучений. Истру подмигнул Сурену, повернулся к Славке. Сказал:
— И каким оно видится тебе, твое будущее? Хочешь, угадаю? У молдаван глаз дальнозоркий. Хочешь?
— Давай, — равнодушно кивнул Славка.
— Видится тебе, что Лиля станет студенткой актерского факультета ВГИКа. Ты тоже будешь учиться и Москве. В конце концов, вы будете мужем и женой. Угадал?
— Угадал, — гордо признался Славка.
— Хороший ты парень, Игнатов. Но по женской линии — чистый дурак, — пожалел Истру. — Не достанется тебе Лиля.
— Достанется. Я упрямый.
— Спорим?
— Спорим.
— Сурен, не перебивай.
— Перебивщика не бьют, за волосы не дерут, — быстро сказал Сурен и взмахнул рукой.
— Молодец, Сурен. Годочков через пять будем мы гостить у них в Москве, — улыбаясь, пообещал Истру. Потом улыбка вдруг сошла с его лица. И он серьезно и даже немного грустно сказал: — А вообще, ребята, Славка прав. Мечтать нужно. И упрямыми быть в жизни — тоже не самое последнее дело.
Дождь поливал вагон, и землю, и телеграфные столбы, бегущие вслед за поездом.
Земля вспаханной чернотой разворачивалась за вагонным окном размыто и медленно, против часовой стрелки…
«Время пошло вспять», — подумал Петр Петрович Матвеев. И перевел взгляд на Жанну.
Они ехали в двухместном купе. Жанна, закрыв глаза, лежала на нижней полке, головой к двери. Из кресла Матвеев видел ее лицо и спокойно вздымающуюся
Весну. Солнечный день. Голубизну чистой воды, простирающейся от берега до самого горизонта, где с криком летают чайки, низко-низко, касаясь крыльями легких волн. Запах не сорванных с ветки яблок. И скошенной, привяленной летним зноем травы…
Он вдруг увидел себя среди травы в коротких, до коленей, штанишках… Среди травы, шевелящейся под ветром, с бусинками росы на стеблях.
Пионервожатая Муся, очень гордая и строгая, стояла на краю луга и махала рукой:
— Петя! Петя!
Потом он бежал через траву. И ноги у него были мокрыми, и сандалии тоже. А на дороге ожидавшие его одноклассники пели песню:
Утро красит нежным светом…Через шесть лет многих из них не станет. Погибнет в разведке и пионервожатая Муся, посмертно будет награждена высоким орденом.
Но в то летнее утро они еще не знали, как жизнь распорядится их судьбами. Они жили в пионерском лагере на берегу моря. Им было хорошо.
…Поезд начал притормаживать. Но станция за окном не появлялась. По-прежнему лил дождь, чернело перепаханное поле.
Матвеев вышел в коридор. С другой стороны тоже было поле. Но тянулась еще и дорога, по которой, обдавая друг друга грязью, шли самосвалы.
Маленькая девочка с куклой в руке выглядывала из соседнего купе и загадочно улыбалась.
Матвееву было легко. Спокойно. Последнее время, думая об уходе в отставку, он больше всего боялся ощутить чувство утраты, потери… Чувство ненужности… быть лишним в жизни. Да, да… Именно так.
К счастью, эти страхи оказались пустыми. Ружье, приставленное к его груди, оказалось незаряженным.
Сила и вера все так же жили в нем, с прежней проверенной прочностью. Он не жалел ни о чем. Разве что о месяцах, проведенных в госпитале, о Новом годе, который им с Жанной не удалось отпраздновать вместе… Ну ничего! Что ж делать? Будем считать, что год начался в марте. Новый год. Год любви…
Москва
1978—1980 гг.