Вдруг выпал снег. Год любви
Шрифт:
— Я люблю тебя, — не чувствуя ни времени, ни пространства, признался он.
— Естественно, — сказала она спокойно. И потом целовала его долгим, долгим поцелуем.
Рвань туч на минуту осклабилась улыбкой бархатистого ночного неба, на котором звезды блестели, как надраенные пуговицы. Края туч не были плотными и голубели, словно туман над лугами, пронизанный светом полной луны. Автопарк, вся его территория, начиная с запорошенных снегом навесов и до огромного маслянистого пятна, похожего по очертаниям на Австралию, фосфоресцировала
И вдруг… В третьем пролете второго ряда рядовой Игнатов увидел вспышку электросварки. Ни начальник караула лейтенант Березкин, ни дежурный по автопарку, прапорщик, фамилия которого выскочила у Игнатова из головы, не предупреждали его, что с двадцати до двадцати двух часов в автопарке будут производиться сварочные работы.
Распахнув ворот тулупа, Игнатов снял с плеча автомат и быстрым шагом направился к третьему пролету. В пролете стояли две грузовые машины. Справа и слева были глухие перегородки.
— Эй! — крикнул Игнатов. — Кто там?! В чем дело?!
Никто не ответил на его вопросы. Сделав еще три шага, он увидел левую перегородку во всю длину. И понял, что никто и не мог ответить на его вопросы по той причине, что там никого нет. Искры разбрасывались на месте пересечения металлической балки, поддерживающей кровлю, с перегородкой.
Тучи уже перестали улыбаться, но фонари, которые шли по ограде автопарка, все-таки разрежали тьму. Именно благодаря им рядовой Игнатов разглядел тянувшийся от столба к навесу провод.
Славка не был великим физиком. Но тут и соображения много не надо, чтобы понять — замыкание.
На этот случай он хорошо помнил инструкцию и знал, что под грибком часового есть кнопки, которые следует нажимать в связи с тревогой, пожаром и другими происшествиями.
Секунда. Две… Никто не считал их. Славка сбросил тулуп, чтобы быстрее домчаться до грибка часового, который был метров за пятьдесят по центру третьего ряда. Он бы, конечно, успел добежать и вызвать товарищей, если бы не увидел, что одна особенно крупная искра, вначале ярко-желтая, почти белая, потом загустевшая и, наконец, заалевшая, упала на асфальт…
Пламя метнулось низом, словно пряталось, словно боялось, что его кто-то увидит. Добежало до задних колес машины и начало обнимать резину — неуверенно, стеснительно, будто волнуясь. Время спружинилось. Славка понял: даже установи он мировой рекорд в беге на стометровку, и то пройдет не менее десяти секунд… А за десять секунд тут так заполыхает…
Передвинув автомат за спину, Игнатов схватил тулуп и бросился к машине. Под ноги не смотрел. Зацепился за выступ бетонного бруса, торчавшего возле перегородки. Упал плашмя, подмяв под себя тулуп. Пламя скрючилось молнией, запричитало шепеляво и нараспев. «Лицо, — ужалила мысль. — Лицо!» Игнатов перевернулся, левую щеку к бетону. К бетону… Какое счастье, что бетон так приятно холоден! Теперь надо вставать. Поджать колени. Подняться рывком. Тулуп тяжел и непослушен, точно мокрая сеть.
Хорошо, хорошо! Еще! Еще раз! Гаснет, зараза! Давится…
Дым, едкий, больше похожий на пар, выбивался из-под тулупа. Огня в боксе теперь не было. Лишь провод у балки по-прежнему шуршал искрами, сердито пощипывая тьму голубовато-желтыми пальцами.
— Тварь! — сказал Славка, зло сплюнул.
Он выбежал из бокса. И увидел пожарный щит и ящик с песком. На щите висел багор. Славка сорвал его. Зажал в руках. И, подпрыгнув, ударил багром по электропроводу.
Дежурный по части поднял телефонную трубку. Сказал:
— Да, да… Прошу вас, соединяйте.
Прошел через приемную и, приоткрыв дверь в кабинет Матвеева, доложил:
— Товарищ полковник, Москва на проводе.
Матвеев хмуро посмотрел на часы. Двадцать два часа пятнадцать минут.
— Алло! Алло! Это ты, Петр? — услышал он голос Игоря.
— Привет, малыш, — сказал глухо полковник Матвеев. — Чего же ты? Не звонишь, не пишешь.
— Я в командировке был.
— Далеко?
— В Душанбе. Командировка интересная. А вернулся, отписываться нужно. Да и в отделе дел накопилось. Как здоровье мамы?
— Похоже, что ей нужно развеяться. Без Лили она совсем заскучала.
— Отправляй ее ко мне в Москву.
— Ты укатишь в командировку. Она опять останется одна.
Игорь заверил:
— В командировках возникает перерыв. Редакция лимиты съела. Теперь только после Нового года.
— Хорошо. Я скажу маме. Еще лучше, если ты сам позвонишь ей домой.
— Ты знаешь, как к вам трудно дозвониться, — заныл Игорь.
— В Каретное ты дозваниваешься, — укоризненно напомнил брат.
Наступила пауза. Потом Игорь несколько неуверенно, хотя и запальчиво, спросил:
— А что, нельзя?
— Кроме понятий «можно», «нельзя», есть понятие «не нужно».
— Это ты слишком, Петр. Кто может знать, что нужно Жанне, что нужно мне.
— Что нужно тебе, действительно никто не знает. Даже ты сам. А за нее не решай. Она не глупее нас с тобой.
— Это не телефонный разговор, — недовольно заметил Игорь.
— Другой сейчас не получится. У вас в редакции лимиты на командировки кончились, а лично для меня лимиты и не закладывались.
— Все равно разговор не телефонный. Это все сложно…
— Хочется надеяться, когда-нибудь ты поймешь: нет простого без сложного, а сложного без простого…
— Чего тут понимать… Мы люди взрослые. Не играть же нам в прятки… А что, если Жанна моя судьба? Для тебя это только романтическое знакомство с молодой женщиной. Для меня она, может, свет в окне?
— В чужом окне… Малыш, ты свой огонек ищи. И в творчестве, и в любви… И вообще в жизни…
Игорь молчал.
— Алло! Алло!