Вечера с Петром Великим. Сообщения и свидетельства господина М.
Шрифт:
— А в чем, собственно, дело? О чем шум? — недоумевал Гераскин. — Инфаркт — болезнь профессорская. Вам положено. Она от вашего брата перекинулась на рабочий класс. Это мне — водителю-шоферюге — она не к лицу.
Разговор насчет совести продолжался. Учитель интересовался, чем же профессор успокоил ее.
— Очень просто, — сказал профессор. — Я на ученом совете поддержал ректора. И объяснил мотивы своего голосования. Так, мол, и так, поскольку ректор предупредил меня, что иначе я не пройду конкурса, то теперь я по всем вопросам, что бы он ни предлагал, буду его поддерживать,
На это учитель торжествующе сообщил, что с Петром можно было спорить, кое-кто осмеливался.
Когда начались работы по рытью большого Ладожского канала, выявилась нехватка людей. На заседании Сената решено было обязать владельцев деревень Новгородчины, Петербургской губернии послать своих крестьян. Обсудили, постановили и дали царю на подпись.
В тот день князя Долгорукова в Сенате не было, явился он на следующее утро, поинтересовался про вчерашнее заседание. Ему подали протокол, подписанный всеми сенаторами, ему тоже следовало расписаться. Прочитав, князь принялся убеждать всех, что решение принято неправильное, нельзя разорять ближние деревни, и без того истощенные частыми поборами на строительство Петербурга.
Его предупредили — обсуждать бесполезно, указ уже подписан государем, так что ничего переменить нельзя.
— Как так нельзя, мы тут для чего сидим! — воскликнул князь.
Ему говорят, что если не хочет, пусть не ставит своей подписи, это ничего изменить не может, это, мол, формальность, напрасно он горячится. Насмешки распалили его так, что он схватил указ и разорвал подписанную царем бумагу.
Сенаторы обомлели. Никто подобного не ожидал. Разорвать царскую подпись, — да знает ли он, что наделал, какое ему наказание будет.
— Знаю, — отвечал Долгоруков. — Буду ответ держать, мне дело важнее страха. Надо государя убедить.
Появился Петр в Сенате, ему немедленно доложили про выходку князя. Разумеется с преувеличениями, князя недолюбливали, прежде всего за то, что царь был к нему расположен, еще за то, что князь выставлял себя правдолюбцем, ни с кем не считался. Сенаторы не могли упустить случая подвести Долгорукова под царский гнев.
Генерал-прокурор с трепетом подал Петру разорванный указ. Петр пришел в ярость, громовым голосом обратился к князю, как он смел сотворить такое преступление против высшей власти? Что заставило его?
Сквозь гнев он понимал, что должна же быть причина столь неслыханному поступку.
Князь встал перед Петром, роста был тоже немалого, седые усы задиристо торчали, сдвинул короткий парик, готовясь к схватке. Про царя он говорил: государь горяч, а я горячее. В запале мог и в самом деле натворить бог знает чего.
Он был старше Петра на тридцать три года, на целую жизнь, и какую, это и сдерживало. Недаром Петр называл его «дядя». Еще с тех пор когда князь служил при царевиче стольником. В борьбе с Милославскими и Софьей открыто принял сторону Петра. Воевал и сражался под Нарвой, попал в плен к шведам. Одиннадцать лет протомился в шведских тюрьмах. Когда в 1711 году шведы переправляли
Долгоруков часто пользовался своим положением, не стеснялся находить изъяны в указах Петра и заметно истощил его терпение. Однако порвать указ — такое не могло сойти даже ему с рук. Сенаторы ждали.
Начал Долгоруков неожиданно:
— Не верю я, государь, что ты хочешь поступить, как Карл XII.
— Что ты имеешь в виду?
— То, как он разорил свою страну.
— Это ты про что?
— Кто более других пострадал от войны?
— Кто?
— С каких мест более других брали в солдаты? С каких брали людей строить Петербург? С новгородских и петербургских. Они и обезлюдели.
С этим Петр должен был согласиться.
— Почему бы нам не взять работников из других губерний? Понемногу с каждой. Чтобы урону не нанести.
И тут была его правота.
— Есть еще шведские военнопленные, тысячи их. Почему не послать их канал копать?
Твердо и бесстрашно Долгоруков излагал свои предложения. Знал, чем рискует, нельзя было дрогнуть.
Петр медленно остывал.
— Все это правильно, — сказал он, — но это не значит, что можно рвать указ, подписанный мной.
Князь вину признал, хотел как-то остановить поспешное решение, ничего другого не нашел.
Постановление царь пересмотрел, шведских военнопленных послали на строительство канала.
— Я часто не могу сдержаться, так ты мне спорами своими досаждаешь, — впоследствии сказал Петр, — но вижу, что ты меня и государство верно любишь.
Долгоруков и позже не унимался. Выступил против повеления Петра о поставках муки для флота, назвал указ необдуманным, следует не издалека везти муку, лучше обменять ее излишки у сенаторов на урожай будущего года.
Князь вынуждал Петра поправлять свои решения, это раздражало царя. Как бы ни стремился Петр к пользе государства, все равно раздражало.
Существует и более драматическая версия случая с разорванным указом. Петр приехал в Сенат, узнал про выходку Долгорукова, послал за ним. Князя нашли в церкви. Привели под государевы очи. К тому времени Петр раскалился до предела. Он схватил князя за ворот, замахнулся на него кортиком, угрожая смертью «за преступление против достоинства монарха».
— Рази, — холодно отозвался князь. — Ты будешь Александр, я — Клит!
Классическая история с Клитом была известна и Петру, и многим сенаторам.
Полководец Клит, близкий друг Александра Македонского, спас ему жизнь в битве при Гранике. Однажды Клит заспорил насчет восточной политики, Александр в порыве гнева заколол его кинжалом.
Сравнение охладило Петра, он потребовал объяснений. Выслушал, поблагодарил за разумное дерзновение во имя пользы государственной.
Разорванный указ велел хранить в Сенате на память векам.
— Сохранили?