Вечера с Петром Великим. Сообщения и свидетельства господина М.
Шрифт:
Вскоре Ягужинский и впрямь отбыл послом в Польшу. Княжна, следуя его совету, уехала в Москву. Жила там уединенно. Вернулась в Петербург незадолго до кончины императрицы, и тут что-то произошло с ней, никому не ведомое, страшное. Однажды она куда-то уехала, вернулась домой поздно вечером сама не своя. Ничего нельзя было от нее добиться, она зажимала уши, вела несвязную речь. Непричесанная, в халате, лежала, бродила по двору, пугая слуг и сама пугаясь. Пытались показать ее врачам, но она в ужасе убегала, пряталась. Антиох не разрешал заточить ее в комнате и насильно лечить.
Приходила она в себя медленно. Красота поблекла, черты заострились, обрели злую надменность. Какая-то тайна окружила
Смущали ее суждения, резкие, по тем временам опасные. Столицу сотрясали крутые перемены. Жизнь зашаталась, самые прочные фамилии накренялись, рушились. Неожиданно для всех разжаловали и сослали графа Толстого. Винили в этом Меншикова, он расправлялся с противниками, одного за другим убирал по дороге к престолу и вдруг, почти у самой вершины, сам поскользнулся и рухнул, да как!
Ягужинского вернули из Польши. Встретив Марию в Летнем саду, он не сразу узнал ее. Темное платье, черная лента на шее, волосы седые, гладко зачесаны на пробор. Ягужинский галантно раскланялся, взял ее под руку, сопровождая, напомнил ее предупреждение графу Толстому, сказал, что тогда на него пахнуло запахом нечистой силы. «Чем она пахнет?» — безулыбчиво спросила княжна. Смеясь, он признался, что это запах Вельзевула, запах серы. И тут же сказал, что ничто так не волнует мужчин, как женщины-пророчицы. Быть Кассандрой — значит обладать великой властью. Княжна холодно отвергла радость такого дара, это не дар, это наказание. К чему предвидеть, если не в силах предотвратить. Незнание будущего лучше, оно заставляет бороться, позволяет наслаждаться настоящим, игрой случая и ожидания. В ее словах звучала злость, как будто она действительно видела наперед, что случится. Ягужинский, человек мужественный, к тому же беспечный, смутился, уловив в ее словах намек на непрочность молодого государя Петра Второго. Сделал вид, что не понял, но через месяц Петр Второй скончался в Москве.
Он говорил друзьям о княжне: «Опасная голова, и не хочет прикинуться глупой».
Новый двор Анны Иоанновны приглашал ее на приемы, сделал фрейлиной. Являлась она исключительно ради Антиоха.
Свое собственное будущее она уже перечеркнула, ей осталось перебирать прошлое и любоваться успехами Антиоха. Талант его расцветал, Антиох отличался успехами в языках, в политике, более же всего в сочинительстве. Стихи ходили по рукам, возбуждая интерес к молодому писателю с такой знатной фамилией. Жанр сатиры был в новинку в России. Сам Антиох одновременно со всем пылом отдавался и политике, выступал за продолжение реформ Петра Великого, против хулителей просвещения. Его любовь к покойному государю перешла в обожание. Время Петра было для него утраченным «золотым веком, в коем преседала мудрость».
Он тосковал о той деятельной эпохе, конец которой он успел вкусить. Ныне Наука скиталась в жалком рубище, осиротелая, никому не нужная. Взлет ее прервался.
Тем временем старший его брат, пользуясь влиянием своего свекра Дмитрия Голицына, заполучил наследство — владения покойного отца. Антиох и Мария лишились большей части состояния. Средств не хватало. Княжна, использовав связи, устроила Антиоху назначение послом в Лондон.
В ее саду у пруда стоял высокий белый камень, привезенный еще отцом. Зимой камень был теплым, снег на нем не держался. Когда Мария приходила, слетались снегири, дятлы, березы начинали шуметь, стряхивали непрочные листья. Дул сырой ветер, в этом движении оживало то, что когда-то происходило в саду и в доме, она снова получала поцелуи, ощущала прикосновения.
Однажды он взял ее на руки, поднял
Нельзя дотянуться до того, что было, можно достать то, что будет, но она отворачивалась от будущего, ей хватало прошлого. Тех минут было достаточно, они набухали подробностями, пускали ростки. Заточенные в них события, звуки, краски сохранялись, как сохраняется в семени весь облик цветка. Она перебирала эти минуты, взращивала их. Его прикосновения, кожа на руках была грубой, мозолистой, а формой безупречны и пальцы и кисть.
Похоже, он смутился, обнаружив, что она девушка. Глаза его округлились, он что-то забормотал, умерил свой пыл. Она с улыбкой всматривалась в это воспоминание, в свой страх и в первое незнакомое наслаждение. Винный запах, и запах греха, и запах конюшни… От него часто пахло конюшней.
Чем глубже она зарывалась в прошлое, тем больше находила там сладостных минут.
Размахивая жезлом, он изображал тамбур-мажора, требовал, чтобы все топали в лад. Начав игру, он вовлекал остальных. Всем маршировать, всем присвистывать! Во время фейерверка от восторга хлопал в ладоши. Блики огней отражались на его лице, застревали в усах, высвечивали желтым блеском кошачьи глаза. Значит, она не в небо смотрела, а на него. Ей нравилась его детская страсть к играм.
Граф Толстой, тайный советник, первый министр Тайной канцелярии и прочая, и прочая, скончался в каземате Соловецкого монастыря спустя ровно четыре года после кончины императора Петра Первого.
Весть о его смерти в столице впечатления не произвела. Никого не занимали герои петровских времен. Новые фавориты, новые домогатели взлетели на небосклон. Слава мира проходит быстрее, чем это кажется потомкам.
Княжна была единственной, кто заказал панихиду по усопшем. Вместе с Антиохом они со свечками в руках отстояли службу в Семионовской церкви.
Пел хор, пахло сырой одеждой, ладаном, воск теплой коркой застывал на пальцах.
— …Молимся об упокоении души раба Божиего Петра, да простится ему всякое прегрешение, вольное и невольное.
Антиох покосился на сестру, она кивнула — да простится! А тогда не простила. Перед отправкой в Соловки граф послал за ней. Другие побоялись прийти, Ушаков убоялся, и Ягужинский убоялся, а она приехала.
Старик сидел у каретного сарая. Двор его особняка был полон солдат. Конвой готовил возки к отправке. Во дворце умирала государыня Екатерина Первая, а тут, на Петербургском острове, не было ни беспокойства, ни молебнов во здравие, здесь царила спешка, офицеры подгоняли солдат, приказ был от Меншикова отправляться в ссыльную дорогу, не медля ни минуты.
Несмотря на теплынь, Петр Андреевич кутался в накинутый на плечи нагольный тулуп. Приговор оглушил его, лишенный состояния, всех званий, он разом свернулся в сгорбленного старца.
Увидев Марию, он потянулся к ней, схватил ее руки, стал целовать, благодарил, что приехала, не убоялась, преданная душа, недаром он всегда держал ее как родную, вместо дочери, подарок ему Господь принес, в ней вся надежда, правильно князь Дмитрий ею гордился, и умом ее, и красой, был бы князь жив, не допустил бы, чтоб так изничтожили верного слугу государя. И кто — вор, супостат — Меншиков. С государыней императрицей не дал проститься, шутка ли, его, слугу ближайшего, не допустили, оклеветали, Меншиков подсунул ей бумагу, полную изветов, воспользовался, что царица металась в горячке, невесть что наушничал, заговорщиком изобразил. Каиново потомство, извратитель, вероломец, так выставить его, Толстого. Забыли, какие услуги он оказывал. Ах, как несправедливо!..