Вечера в древности
Шрифт:
Не будучи в состоянии перенести всю горечь их молчания, он снова принялся любить ее, ощущая переполнявшее его оцепенение. С тем же успехом он мог бы спать в болоте, и он лежал рядом с ней, размышляя, сможет ли сила круга, сорок два раза очерченного вокруг его головы, сохранить в тайне от нее, насколько гадки ямы его настроения.
Она хранила молчание, но на них, подобно тяжкому духу старой крови, лежала тяжесть ее намерений. Никакая любовь никогда не смогла бы стать ей дороже торжества ее искусства магии. Молча лежа рядом с ней, он провел эту ночь в ожидании часа перед рассветом, когда он должен был уйти. Он не желал оставаться, но глубина ее мыслей (в которые он не мог войти) придавила его, точно туша зверя, и действительно они провели эту ночь, как два тяжело израненных животных.
Все же в последний момент, перед тем как он ушел, она еще раз позволила ему приблизиться к своим мыслям. Так же как путешественник на барже может слышать бормотание Нила и чувствовать присутствие духа воды, так и он понял, что она ищет в своей мудрости ритуал, который позволил бы ей нанести Усермаатра сильный удар.
И наутро, вернувшись в ее дом, он не был удивлен, поняв по характеру приготовлений, что она собирается исполнить Обращение к Исиде.
Медовый-Шарик говорила ему, сколь опасной может быть эта церемония. Ее выбор был так же смел, как его собственный план побега, и дыхание любви вернулось к ним. Возможно, его дерзкий замысел воодушевил ее. И вот Мененхетет не принял никакой предложенной ему в тот день пищи, не прикоснулся ни к дыне, ни к бобам, ни к гусятине, а пораньше пошел в дом Медового-Шарика. Для Мененхетета было обычным делом обедать с той или иной маленькой царицей, это даже считалось хорошим предзнаменованием. Появление Управляющего могло повлечь за собой приход самого Сесуси. Однако в тот вечер ни он, ни Медовый-Шарик не съели ничего, кроме особо приготовленной пшеницы, поданной им на тарелках из папируса. Затем, на виду у ее евнухов и всех маленьких цариц, которым в тот момент довелось пройти мимо дома Медового-Шарика, он вышел от нее. Он даже задержался на лужайке у стен ее сада, где разговаривал с другими маленькими царицами и ждал темноты. Эта ночь обещала быть безлунной, и визит Сесуси был маловероятен. Как только Медовый-Шарик отпустила своих евнухов, он перелез через стену и вернулся в ее дом.
На Медовом-Шарике были белые сандалии и одеяние из прозрачного полотна. Ее благовония говорили о белых розах, а ее дыхание было слаще ее благовоний. Он гадал, не знак ли это присутствия Исиды, явившейся из съеденной ими пшеницы. Дыхание Медового-Шарика могло источать запах расцветшего бутона, а порой быть исполненным гнусных проклятий, ночами он не раз ощущал зловоние Дуата. Однако этим вечером ее дыхание было спокойным, а красный амулет Исиды, повязанный вокруг ее талии, придал ей уверенности в себе.
И вот она приступила к исполнению обряда вызывания духов. Медовый-Шарик собиралась взывать к Исиде голосом Сети Первого. Маатхерут могла пользоваться уважением множества сил и духов, но лишь Фараон мог быть услышан в тех высях, где пребывала Исида. Разумеется, Медовый-Шарик нашла в Царской Библиотеке Усермаатра заговор, дававший возможность призвать всю полноту сил Исиды, если к ней обращались голосом умершего Фараона. Таким образом, ей надо было вызвать такого Ка. Облеченная в Его присутствие, она обретала способность разговаривать как Царь.
Итак, она вышла из круга, чтобы снять свою тунику, и вынула белую юбку, золотые сандалии и золотой нагрудник, достаточно большой, чтобы закрывать ее груди. Затем, к изумлению Мененхетета, она открыла другой сундук и достала оттуда Двойную Корону высотой более локтя из прекрасного плотного полотна, сделанную, как он понял, ее собственными руками. Она возложила ее себе на голову, накладная борода закрыла ее подбородок, и к тому моменту, когда она вступила в круг и положила на алтарь красный амулет, ее полный рот превратился в твердо сжатые губы Сети — по крайней мере таким его знал Мененхетет по многочисленным изображениям на стенах храмов.
Затем властным голосом она принялась возглашать заклинания, которые должны были вызвать Ка этого Фараона.
Пока Мененхетет лежал на спине, прислонившись головой к алтарю, а ее нога попирала его грудь (так что вверху он видел тело и лицо, исполненные той же ярости и мощи, какие были у великого Фараона, Отца Усермаатра), Медовый-Шарик начала произносить строки заклинания:
Четыре стихии,Пребывающие в своих рассеянных членах,Обратят свои сердцаК этим событиям.Да явится Ка Сети,Да познает Ка Сети нашу землю.Воздух, вода, земля, огонь,Зерно, корень, дерево, плод,Дыхание, потопление, похороны, рождение,Воздух, вода, огонь, земля,О, Сети, посети меня.Она произносила эти слова, а попираемый ею Мененхетет вторил ей, и голоса их звучали согласно, и строки были произнесены много раз. При этом она подкладывала щепотки благовоний в масло, горящее в плошках рядом с его телом, покуда комната не наполнилась густым дымом, а жар ее сердца не разгорелся. Ее голос проходил сквозь воздух столь густой, что от ее дыхания дым клубился, подобно облакам.
«О, Ты, — сказала она, — Который был величайшим из Фараонов и Отцом Великого Усермаатра, Чье величие дважды превосходит силу этого Фараона, Твоего Сына, Которого называют Рамсесом Великим, познай же звук моего голоса, который взывает к Тебе, ибо я — Маатхерут, дочь своего отца Амоса из Саиса, который был рожден в Твое Правление.
Великий Сети, Величайший из всех Фараонов, дай познать Себя в Своей Силе, Своей Ярости и Славе Своего Правления. Ибо Твой Сын, Усермаатра-Сетепенра, разрушил Твой Храм в Фивах. Он повернул к стене все великие слова, говорящие о Его Отце Сети. В этих Храмах хвала Его Отцу умолкла. Камни заставили замолчать. Если Ты слышишь меня, да снизойдет на меня, подобно накидке, Твой Первый Ка. — Она помолчала. — О, Сети, приди ко мне».
Она говорила ясным и совершенным языком Фараона, ее левая рука была простерта перед ней к Северу — к алтарю, к Северу — к землям Саиса в Дельте, и Мененхетет почувствовал, как Ка мертвого Царя снизошел на нее, подобно накидке из тончайшего полотна, и она-в-Ка-Сети стояла, попирая его ногой. Он увидел зеленый круг на полу, вспыхнувший таким же красным цветом, как амулет на алтаре. Крики птиц прорезали молчание небес времен Сети, и Мененхетет сел, чтобы рука Отца Усермаатра могла схватить его за волосы, и на самом деле его волосы ощутили рывок, и он почувствовал великую силу Отца Усермаатра в руке, державшей его за волосы и лежавшей на нем тяжестью бронзовой статуи.
Затем Мененхетет услыхал голос Ка Сети, взывающего к Исиде. «О, Великая Богиня, — сказал голос, — Ты — мать нашего зерна, Госпожа нашего хлеба. Ты — Богиня всего, что Зелено. Ты управляешь всеми облаками, болотами, пшеничными полями и всеми цветущими лугами. Потому Ты сильнее всех Храмов Амона». При этом от алтаря поднялся туман, и в воздухе разлился свежий запах полей.
«Великая Богиня, услышь о позоре Сети Первого. Ибо Сын Его сдвигает камни Его Храма. Гранитные глыбы перевернуты.
Надписи о славных деяниях Сети повернуты к стене. То, что раньше смотрело вперед, сейчас смотрит назад». «Это правда», — сказал Мененхетет.
«Старые запахи исходят от этих изувеченных камней. Они говорят из земли, что погребла их. Да падут эти камни на Рамсеса. Да сокрушат Его Сердце камни Сети».
Волны изошли из Ка Сети и прокатились через Мененхетета. Волны прошли сквозь ветер и воду, волны пламени и великих судорог плоти, и все это было в руке над его головой.
«Твой рот повелевает Ра. Луна — Твой Храм. К Твоим стопам склоняются все горы».
Амулет на алтаре светился бледным светом — белым, словно пламя над расплавленным металлом. Мененхетет не мог дышать. Алтарь дрожал, шатался и рушился, как камни храма Сети. В его ушах оборвался резкий крик пойманной птицы. Теперь Мененхетет сотрясся от великой ярости, и, когда упал алтарь, Ка Сети перешел в него из Медового-Шарика, и, хотя в каждом ее наставлении ему говорилось, что в конце он должен оставаться неподвижным, чтобы помочь ей поблагодарить Исиду (и таким образом способствовать Ее уходу), а затем подняться, чтобы поблагодарить Ка Сети, вместо этого Мененхетет взревел, точно зверь, и, словно дикий кабан, Ка Сети, пребывавший в нем, исполнился ярости. Там же, рядом с разрушенным алтарем, он оседлал Медовый-Шарик и обладал ею так, как никогда раньше, и она была под ним сладким блаженством, даже когда Мененхетет извергся с криком достаточно громким, чтобы разбудить Хора с Юга (поэтому поутру многие маленькие царицы говорили, что, должно быть, прошедшей ночью через Сады прополз змей, дух всяческого зла), и Мененхетет узнал, что руки тысячи и одного Бога, Которые окружали Усермаатра, уже более не соединены. Ибо в звуке его собственного громогласного рева гремел голос Сети, исполненный возмущения тем, что камни в Его Храме повернуты, и вновь в ярости Мененхетет обладал Маатхерут, и перевернул ее, чтобы войти в нее через каждый из ее ртов: Рот ее Цветка, Рот ее Рыбы и Рот Ямы, и дал ей оба своих рта, чтобы она как следует познала его. Он мог ощущать, как гнев Сети входит в искалеченные камни новых храмов за стенами Уединенных, на широких площадях, и в садах Высокого Дворца, и Маленького Дворца, до самых Фив и вниз по реке. И Мененхетет знал, что покой Усермаатра был потревожен, подобно поверхности морской воды перед бурей.