Вечерний день

Климман Михаил

Хотя, если бы Господь сейчас реально спросил у Владимира Павловича: «Куда это ты собрался, Платонов?», тот, наверное, признался бы Богу, что не может просто вот так сдаться, что пытается еще бороться. Но это только Богу, а не себе.

По счастью, ночные «парни» были действительно профессионалами, никаких следов пыток и издевательства ни тело Владимира Павловича, ни его лицо не сохранили. Про душу можно не беспокоиться, кто ж ее видит-то днем у нормального человека?

Он отказался разговаривать в офисе депутата, предложил прогуляться, а в последний момент, оставив свое пальто на вешалке в приемной, надел куртку одного из охранников. Депутат изумленно посмотрел на него, потом, что-то, видимо, сообразив, успокаивающе кивнул своему телохранителю, который уже собрался делать Платонову «козью морду».

Это письмо, как ты видишь и слышишь, - Владимир Павлович аккуратно сложил бумаги и уложил их в папку, - подтверждающее, что отцом императора Павла Первого был вовсе не князь Салтыков, как было принято считать раньше, а итальянский авантюрист Джа- комо Валериани.

Оно не является доказательством, - Николай Николаевич отрицательно покачал голо­вой, - я тоже могу всем рассказывать, что моей матерью была королева Виктория, а отцом - Наполеон.

Согласен.
– Владимир Павлович достал медальон, который он отобрал как вещдок у Анастасии и опять вставил туда портрет.
– Посмотри тогда, пожалуйста, вот на это.

Хороший портрет Павла. Что дальше?

На обороте написано, поверишь мне на слово, что я вскрывал его, но потом вставил миниатюру обратно, - инициалы «Д.В.» и дата - 1755 год. Не помнишь, сколько лет Павлу было в это время.

Мало, - депутат рассматривал медальон, - да и одежда на человеке другая, скорее Елизаветинского времени. А не подделка?

Нет, - уверенно ответил Платонов, - потому что портрет и записки пролежали двести лет запертые в моем ларце.

Николай Николаевич поднял голову и посмотрел на собеседника:

А ты, значит, знаешь, что там были не чеченские документы? Я уж после вчерашнего твоего выступления по телевизору решил, что ты совсем свихнулся.

Понимаю. А во вчерашнем моем выступлении от меня была только обложка. Все остальное - фальшивка.

Ну, слава Богу, что ты меня из-за этого вытащил, - депутат смотрел насмешливо, - а я думаю, на улицу вывел, чтобы не слушали, а сам «штучки» показывает. Испугался, думаю, сломали. А ты, оказывается, все такой же настырный, как раньше.

«Штучками» он называл всякий интересный антикварный материал.

У меня есть еще некоторое количество документов.
– Платонов тему развивать не стал, вынул и показал пачку бумаг.
– Они связаны с этим портретом и доказывают, что вся история - подлинная.

Сколько ты хочешь, чтобы покончить с этим?

Не продается.

Тогда зачем ты их принес? Показать мне, какой ты умный? Я и так давно это знаю.

Хочу поменяться с тобой.

И что тебе нужно?
– Николай Николаевич повернулся и с подозрением посмотрел на Платонова.
– Брюллова не отдам, даже не пытайся.

Информация, - спокойно ответил Владимир Павлович.

И то, что он не обратил внимания на упоминание о давно выманиваемом им у Николая Николаевича рисунке Брюллова, как-то особенно подействовало на депутата. Он внутренне напрягся, но потом, чтобы Платонов не заметил этого напряжения, откинулся на спинку ска­мейки:

И что ты хочешь знать?

Кто это сделал? Я довольно хорошо понимаю сегодня, что было сделано и зачем, но вот кто - не знаю. И еще - зачем ты хотел меня предупредить тогда, когда мы к тебе с «сыном» приезжали?

А он тебе правда «сын»?

Почти. Не отвлекайся.

Николай Николаевич задумчиво почесал подбородок, потом решился:

Давай так, ты мне отдаешь это, - он показал медальон, который до сих пор держал в руках, - и рассказываешь о том, что знаешь и как догадался. Я как раз о подробностях мало что знаю.

И ты мне рассказываешь все?

И я тебе рассказываю то, что знаю сам, - охладил его пыл Николай Николаевич.
– Думаю, что всего об этой ситуации сейчас не знает никто.

С тобой особенно не поторгуешься. Я, правда, собирался тебе дать полную запись вчерашнего «интервью» послушать, только записи эти у меня неожиданно закончились.

И Платонов начал свой рассказ. Иногда депутат прерывал его вопросами, но больше слушал и качал головой.

Когда ты в первый раз усомнился в том, что в шкатулке действительно лежали чечен­ские документы?

Когда перечитал вот это.
– Владимир Павлович показал письмо Якова Валериани к потомкам.
– Видишь, здесь написано: «Сей ларец содержит в себе многоценный вклад, могущий отверзнуть путь к великим бедам и напастям не токмо для России, но и для иных государств». Что такого важного и тайного могло быть для человека в начале девятнадцатого века в мирном договоре с Чечней, чтобы он прятал его от всех и вся? А уж когда сравнил даты, стало все понятно.

Какие даты?

Ну, на этих чеченских бумажках стоит дата - тысяча восемьсот седьмой год. А здесь в письме - тысяча восемьсот одиннадцатый.

Ну и что?

А то, что из письма же следует, что тайна передавалась по наследству от деда к отцу, от отца - к сыну. А дед умер в семьсот восьмидесятых. Но перед этим, как получается, пере­дал сыну договор, заключенный через двадцать лет после его смерти. Тот, кто все это делал, придумал хорошо, но исполнил очень грубо. Фальшивку запихнули в настоящую раму и думают, что никто не заметит.

– А почему ты считаешь, - прервал его депутат, - что документы, которые положили тебе, - фальшивые?

Глава 51

Платонов помолчал, оглянулся по сторонам, охрана депутата маячила невдалеке. «Интересно, а где моя охрана?» - подумал он.

Потому я знаю, что это - фальшаки, - он сделал ударение на «знаю», - что, я же тебе говорил, придумали хорошо, а исполнили плохо. Это документы, которые уже опубликованы и легко доступны в Интернете. На самом деле, как я понял, черт ногу сломит с этими бума­гами о присоединении Чечни. Даже даты этого присоединения везде разные, лет на пять­десят не совпадают. По-моему, это означает, что никаких реальных документов просто нет, поэтому и изготовили мои. Просто сделали прямой перевод на старый русский язык начала девятнадцатого века с каких-то бумаг, которые где-то хранятся, но не являются, видимо, легитимными, иначе о них знали бы все. Их грамотно переписали на правильную бумагу, правильными чернилами. Потом подстарили, потом положили в мою шкатулку. Работали на дураков - авось пройдет, провенанс-то был безупречен.