Вечерний круг. Час ночи
Шрифт:
– Как эта компания появилась во дворе, так вы сразу ушли, или нет?
– Почти что сразу. Только Леона успокоил, взял на поводок. А они в это время дальше пошли, к воротам.
И тут Виталий вдруг вспомнил про инцидент у ворот, где проявила свой характер Джильда.
– Это уж обязательно, - улыбнулся Лёва.
– Разве она может кого-то пропустить! Любопытна, как все женщины. Мне уж Стёпа рассказал. Мы ведь с Леоном тоже в это время во дворе были.
– А вы потом не заметили, вернулись эти ребята или нет?
Лёва
– Что-то не помню… Как будто кто-то в воротах появился… Нет, не помню.
– Ну а потом, когда домой пошли, вы уже больше никого не встретили?
– Больше?.. Только на лестнице. Один жилец, из семьдесят первой квартиры, газеты доставал. Он всегда поздно достаёт. Потом парень какой-то спустился. Очень спешил. Мне говорит: «Ты не знаешь, где тут поближе такси можно схватить? На самолёт опаздываю». Ну я ему объяснил, где стоянка. Вот и всё.
Виталий озабоченно вздохнул:
– Как вы думаете, где сейчас этот Пашка может быть? Он дома вторую ночь не ночует.
– Да мало ли где! В какую-нибудь ещё драку ввязался и суток десять схлопотал. Или к жене мириться поехал. Тоже случалось.
– А где она сейчас?
– Она у матери, как обычно. А вот где та живёт, не знаю. Вы лучше всего у Пашкиного соседа спросите, гражданина Чапчи Станислава Тихоновича, тот всё знает: кто у кого ночует, кто что сказал, кто что на ужин ел.
– Я уже у него был, - усмехнулся Виталий.
– Ну ещё раз зайдите. Авось не испачкаетесь. Уж он-то точно знает, где Зинаида Николаевна.
– Придётся, - вздохнул Виталий.
– Ну что ж, спасибо. Да, кстати, тот парень, который вас про такси спрашивал, он из какой квартиры?
– Не знаю. К кому-то, видимо, приезжал. Судя по всему, не москвич. Портфель большой в руках был. Такой дорожный, знаете? С пряжкой. Во портфель!
И Лёва развёл в стороны руки, зажав в одной из них папку.
– А узнать того парня сможете, если потребуется?
– Нет, пожалуй… Плохо я его разглядел. Темновато у нас на лестнице.
Простившись, Виталий снова отправился в изученный уже до мельчайших подробностей двор. На правах старого знакомого он пересёк его напрямик, через заросли кустарника, мимо уютных скамеек под молодыми деревцами и пока ещё пустой детской площадки.
Было сравнительно рано, и Виталий рассчитывал, что деятельный гражданин Чапча ещё не отправился по своим хлопотным делам. Так оно и оказалось. Встретил он Виталия на этот раз довольно развязно и даже несколько покровительственно. И тут же сообщил адрес матери, где жила сейчас Пашкина жена с дочерью. При этом вид у него был необычайно самодовольный, кирпично-красная физиономия с водянистыми глазками под лохматыми бровями просто лопалась от гордости.
Виталий не стал терять время и немедленно поехал по указанному ему адресу.
В тихом переулке близ Метростроевской улицы его ждало важное
Зинаида Николаевна, маленькая худенькая женщина с измученным лицом и еле заметным шрамом на виске под волосами, сообщила ему, что муж её сидит в отделении милиции, получив ровно десять суток за драку, которую он учинил именно в ту ночь, явившись сюда, к матери. Избил он соседа, который вышел на шум из своей квартиры, когда Пашка на всю лестницу орал, чтобы жена немедленно возвращалась домой. Ну а десять суток ему, ироду, как семечки. Его надо упрятать не меньше как лет на пять. Или милиция ждёт, пока он окончательно искалечит её или убьёт дочку?
Виталию большого труда стоило успокоить бедную женщину. Впрочем, он её нисколько не успокоил, а вот сам порядком изнервничался, чувствуя всю фальшь своих уговоров и своё полное бессилие.
Пашка оказался здоровенным и мрачным малым лет тридцати. Взъерошенный, опухший, с заплывшим глазом и кровавой ссадиной на небритой щеке, он недобро, одним глазом смотрел на Виталия и цедил что-то нечленораздельное сквозь зубы, явно не желая отвечать на вопросы. Разобрать можно было только «да не помню я…» и «пошли они все…».
Но главное всё-таки заключалось в том, что Пашка был наконец обнаружен. Ну а всё рассказать он, конечно, расскажет - не сейчас, так потом. Его надо будет только как следует припереть уликами. А кое-какие немаловажные улики могли остаться на месте попойки, в Пашкиной квартире.
И, посулив Пашке ещё не одну встречу, Виталий снова отправился на квартиру к Пашкиной тёще, благо это было совсем недалеко от отделения милиции.
Через час они с Пашкиной женой Зиной уже входили в разгромленную, превращённую в хлев квартиру.
Зина, переступив порог, всплеснула руками и, замерев, с отчаянием оглядывала всё вокруг.
Вешалка в передней была сорвана и валялась на полу вместе с отвалившейся штукатуркой и вывороченными гвоздями. Сквозь распахнутую дверь видна была разбросанная мебель, сломанный, покосившийся диван, какая-то разбитая посуда на полу, где валялись тряпки и что-то было разлито. Виден был и заваленный грязной посудой и остатками пищи стол. На кухне и во второй комнате разгром был не меньший. В ванной и уборной кого-то стошнило.
Виталий приступил к тщательному осмотру квартиры. Ошеломлённая Зина, которая, казалось бы, должна была давно уже ко всему привыкнуть, безвольно опустилась на стул, в углу, в испуге обхватив руками плечи и еле сдерживая слёзы.
В квартире, видимо, находилось несколько человек. Были и женщины, судя по валявшимся сигаретам, перепачканным губной помадой. Все разбросанные по квартире носильные вещи оказались Пашкиными, кроме потёртой коричневой кепки и брючного ремня - их принадлежность предстояло ещё установить. Подробно освидетельствовал Виталий всё, что ели и пили здесь, какие сигареты курили.