Вечерняя звезда
Шрифт:
— Я просто чувствую себя неуверенно с женщинами из высшего света, — сказал Джерри. — По-моему, я не решился бы заговорить с вами в магазине первым. Хотя я и видел вас там несколько раз.
— Господи Иисусе! Да не принадлежу я к высшему обществу, как, впрочем, и Аврора Гринуей. Я — обычная далласская девушка, просто мой отец немного заработал на нефти.
— Ну, не знаю, — не согласился Джерри. — Аврора производит впечатление светской женщины. И вы тоже. Может быть, я соразмеряю это с тем, с чего я сам когда-то начал. Трудно сказать.
— Да ладно вам, мистер психдоктор, — съязвила Пэтси. — Вот уж не поверю, что классовые различия могли подтолкнуть мужчину к тому, чтобы спать с женщиной, которая ему в матери годится. Неужели нужно придумывать такое невероятное
У нее было сильное желание швырнуть ему в лицо тарелку — разговор, который он затеял, был настолько глупым, что на какой-то миг она почувствовала, что соскучилась по своему покойному мужу. Томас достиг совершенства — он мог неделями не проронить ни слова, но когда он говорил с ней, это был разговор умного человека. Пусть подлого, но умного. Томас заставлял ее добиваться всего, что ей от него доставалось, своим трудом — шла ли речь о сексе, комплиментах или даже просто о покое в семье. Ей это не слишком нравилось, но, по крайней мере, в этом чувствовался стиль. Какой же стиль мог быть у Джерри, если он боится женщин, рожденных в высшем обществе, или тех, которых он таковыми считает.
— Я имею в виду образование, — сказал Джерри. — Женщины вашего с Авророй типа знают гораздо больше, чем я. Дело тут не в том, что вы разбираетесь, какой вилкой есть. Вы знаете много стихов и можете к месту процитировать их, вы побывали во всех музеях и видели все картины. Моя мать танцевала в кордебалете на коньках в казино, и у нее была хорошая фигура. Она бросила школу после седьмого класса.
— А вы сами-то как? — поинтересовалась Пэтси.
— Кончал среднюю школу и пошел на курсы при казино.
— При казино?
— Именно. Курсы, на которых готовят крупье для казино, — сказал Джерри. — Конечно, самые хорошие курсы в Европе, а я просто ходил на курсы в Лас-Вегасе. Но не каждому удается стать крупье. У большинства из тех, с кем я ходил на курсы, так ничего и не получилось.
— А я думала, что вы психодел. Я, в сущности, не думала, что вы — врач, но когда начала шпионить за вами в супермаркете, я почти убедилась, что вы могли бы быть и врачом.
— Ну вот, я просто сбил вас с толку, — сказал Джерри. — А нельзя нам уйти отсюда? Невыносимый шум!
Они доехали до южной оконечности мола и постояли там, любуясь океаном. Пэтси больше не чувствовала к Джерри враждебности. Он обезоружил ее, сказав, что они с Авророй так много знали. Но это не имело никакого отношения к их социальной принадлежности — или она ошиблась? Ну, не в том смысле, который вкладывали в это понятие люди, получившие классическое образование европейского уровня. Она понимала, что не принадлежит к высшему обществу, но с другой стороны, она много поездила по свету, она хорошо знала поэзию и побывала во всех музеях и картинных галереях. Никогда она не задумывалась о том, что ее путешествия, посещения музеев или круг чтения могли каким-то образом быть чем-то таким, что выделяло бы из среды других людей. В сущности, все это только показывало ей самой, какой она была дилетанткой, что никогда ей не подняться выше того, чтобы быть в этой жизни чем-то большим, чем украшение. Ее ум был в лучшем случае декорацией. То немногое, что дало ей образование, позволяло ей чувствовать себя в своей тарелке на любом светском рауте в любой части мира, но не более того. Она знала, что такое читать по-настоящему, но не умела писать. Она могла видеть, но не умела изобразить увиденное на холсте или на бумаге. Правда, она была блистательной партнершей на светских приемах, это точно — ни один из богатеев или знаменитостей, сидевших с ней рядом на вечеринках в Лос-Анджелесе, Лондоне или Мадриде, не уходил после этого разочарованным. Им нравилось быть рядом с ней и болтать, но это же давало ей понять, что она обречена. Это означало лишь то, что ум ее стоил
Но для Джерри Брукнера, сына танцовщицы из казино, они с Авророй Гринуей, достаточно обыкновенные женщины, были императрицами из высшего общества. Трогательней всего было то, что этот человек хотя бы говорил искренне. Он и в самом деле чувствовал себя подавленным с ними, ведь они достаточно хитро вели себя, хотя, в сущности, хватало их образованности всего лишь на то, чтобы отправиться в магазины типа «Гермес» или «Фэнди» и купить себе приличную сумочку.
И все же Пэтси было приятно, что он сказал это. А может быть, он не такой уж неинтересный? Кроме того, ему шло быть тихоней — по крайней мере, он сейчас был тихим, смотрел на волны и слушал их шум. Ему не было скучно, он не был мрачен, не нервничал и не лез со своими замечаниями, не рассказывал о том, что его беспокоило. Они просидели с полчаса, не вымолвив ни слова. Пэтси подумала, что глупо было раздражаться на него. Она нарушила одну из своих заповедей, а именно: глупо вообще рассуждать о мужчинах. Его можно было в любой момент заграбастать и поехать с ним в Голвестон есть крабы. Она могла бы сцапать его хоть на следующий вечер после того ужина у Авроры. Вместо этого она все раздумывала, все фантазировала. Она начала приписывать ему то, что хотела видеть в нем, а потом еще и злилась за то, что он не был похож на парня, которого она себе придумала. Ничего толком о нем не зная, она поверила своему воображению, которое подняло его на ступеньку-другую выше, чем он на самом деле стоял на социальной лестнице. Она сотворила его по образу и подобию тех людей, с которыми ей нравилось бывать на вечеринках — эдакого ослепленного ею весельчака. Такие мужчины обычно сулили больше удовольствия, пока сидишь с ними за столом, нежели оказывалось потом в постели. Правда, Джерри, сидя рядом с ней, был так привлекателен, что она забыла о своих правилах и о значительном опыте в подобных делах.
— Выходит так, что раз вы ходили учиться на курсы при казино, вы — не настоящий психиатр? — спросила Пэтси.
— У меня нет диплома, — признался Джерри, — и я никогда не учился в колледже, тем более в медицинском. Но человек, который заменил мне отчима, был почти настоящим психиатром. Он мне много рассказывал о психиатрии и оставил свои книги. Когда я был в Нью-Йорке, я даже пытался стать комиком, и у меня были пародии на психиатров. Потом я ходил к одному врачу на сеансы психоанализа, но его убили.
Он умолк, решив, что мог выглядеть в глазах Пэтси совсем не здорово. Его легко принимали за психиатра люди вроде той женщины, чья дочь перенесла тридцать шесть инсультов на одной стороне мозга, или того старика, который пытался убедить его, что уже было второе пришествие Иисуса Христа и тот живет недалеко от него. Но вот Аврору он вряд ли убедил в том, что и вправду кое-что смыслит в психиатрии. С Пэтси он вряд ли добьется большего.
За милю-другую от них на берегу светились огни огромного отеля, где он когда-то служил швейцаром. Устроился он туда на следующий день после того, как впервые в жизни попал в Голвестон. Его тогда подбросила попутная машина. Это был день, когда он бросил Черри. Он все же немного скучал по ней.
Сейчас он скучал по ней не просто немного, он очень соскучился по Черри. Если бы Черри, а не Пэтси была сейчас с ним в машине, у него бы так не перехватывало в груди и он совершенно не опасался бы, как бы не сказать какую-нибудь глупость или неточно выразиться. Он знал, что памяти на исторические даты у него не было никакой, и всегда путал композиторов и музыкантов, живших в восемнадцатом веке, с теми, что жили в девятнадцатом. Подобные ошибки в определенном обществе могли показать, что он выдает себя не за того человека, но только не с Черри. Черри была ласковая американская девушка, которая любила все делать на предельной скорости. Она ничего не знала и, возможно, могла бы отнести события восемнадцатого века к первому веку до Рождества Христова, хотя в Бога верила истово, даже если толком не понимала, во что именно верит.