Вечерняя звезда
Шрифт:
— А может быть, все дело в работе? — задумался Тедди. — Продавать кофе и туалетную бумагу — ладно, черт с ним, но это не слишком стимулирует. Я вот подумываю, не вернуться ли мне в университет?
— Браво! — сказала Аврора. — Я просто надеюсь, что ты именно так и поступишь.
Она обняла его, чтобы ободрить, послала воздушный поцелуй Джонатану и села в машину. Джонатан и лягушонок Кермит тоже послали ей воздушные поцелуи.
— А что, если я просто куплю вам троим телевизор в подарок и привезу? — сказала она, поднимая глаза на Тедди. — Как ты думаешь, Джейн не выкинет его из окна?
— Подожди месяц-другой, — посоветовал Тедди. — Прямо сейчас она точно его выкинет. Дай мне месяц-два, и я ее обработаю.
Уезжать от Тедди всегда было
Она втянула носом скатившуюся слезу, притормозив перед кошкой, которая лениво валялась на асфальте. Она подумала, что, если бы Джерри не разозлился, можно было бы поехать к нему. Но нет, он точно разозлится, если она появится у него ни с того ни с сего. Он почти всегда теперь злился, когда она оказывалась у него в доме, хотя и старался не подавать виду. Ей требовались все ее уловки, чтобы преодолеть его злость и снова сделать его ласковым.
Она чувствовала себя ужасно — такое по дороге домой от Тедди с ней бывало часто. Она подумала, что вряд ли ей сейчас снова хватит сил, чтобы опять воспользоваться своими уловками и опять превозмочь раздражение Джерри. Но вместе с тем приехать домой и опять заниматься этими дрязгами с Рози и Гектором ей не хотелось.
Последней надеждой для нее в те минуты, когда она не хотела заставлять Джерри Брукнера еще раз сексуально вознаградить себя, был бар «Поросенок». Это было ее пристанище, куда в последнее время она стремилась все чаще. Там хотя бы всегда был замечательный мясной пирог.
— Я съем всего один кусочек, — пообещала она себе, разворачивая машину в направлении Вашингтон-авеню. — А ты, когда в следующий раз надумаешь перейти дорогу, все же пошевеливайся, — сказала она кошке, неторопливо шествовавшей перед машиной.
ЧАСТЬ 3
АВРОРИН ПРОЕКТ
1
— Уж чего-чего, а платьев у тебя хватает, — сказал Джерри, перекатываясь на бок. — Не думаю, чтобы видел тебя дважды в одном и том же. По этой части ты — что-то вроде Шехерезады.
Аврора расправила на бедрах платье, которое вызвало это его замечание — светлое персиковое платье, купленное в Париже лет десять назад.
— Тогда мне хотелось бы думать, что у нас будет тысяча и одна ночь, — сказала она, разглаживая платье на животе. Она была так влюблена в него, что не скрывала от него своих чувств, хотя и знала, что смущает его этим. Он бы чувствовал себя свободней, если бы она скрывала этак девять десятых своих чувств, и она это знала, но скрывать их не могла или, по крайней мере, отказывалась делать это. Это были ее чувства, она хотела их ощущать, но их не сдерживала, позволяла им переполнять всю себя. Не слишком-то ей верилось, что доведется еще когда-нибудь испытать, как эти чувства станут переполнять ее, поэтому у нее не было намерения заглушить в себе то, что она чувствовала. Правда, скорее всего, со временем такое поведение не принесет ей ничего, кроме печали.
Джерри ничего не ответил. В минуты после того, как страсть охватывала их до самозабвения, он, как никогда, остро чувствовал, что его жизнь была бы проще, если бы он послушался своих инстинктов и отправился бы в Элко. Наверняка в Элко были хорошенькие худенькие официанточки.
— У меня и правда есть несколько красивых платьев, — сказала Аврора. — В мое время красивое платье считалось обязательным атрибутом соблазнительницы — кстати сказать, я уверена, что никто так больше не считает. Да и мне сомнительно, чтобы у нас с тобой получилось что-то вроде тысячи и одной ночи, если только не за счет хорошо подобранных платьев.
Они лежали у него в постели в сумерках, не зажигая света — солнце уже
Как раз, когда Джерри становилось невесело, он обижался на нее, говоря себе, что пора собраться с духом и не позволять ей проделать это с ним еще раз. Но она снова появлялась у него, и все равно, словно так оно и должно было произойти, это снова происходило. Она привозила с собой бутылку хорошего вина или термос морса «маргаритас», который сама готовила. Он любил хорошее вино и морс, и это помогало ему избавиться от мыслей о дневных заботах — всех этих посетителях, чьи горести были бесконечны, а страдания неизлечимы. От вина ему становилось неясно приятно, а морс приятно пьянил: Аврора появлялась перед ним в своем очередном платье и легонько кусала его в шею или еще куда-нибудь. Даже если он был в ужасном напряжении и собирался с силами, чтобы не позволить ей застать себя врасплох, она мгновенно придумывала какой-нибудь обходной маневр и, ошеломив его, брала крепость, несмотря на оказываемое ей сопротивление.
В такие минуты ей удавалось каким-то образом стереть разницу в возрасте и сделать это с непреодолимым обаянием. Она могла быть деликатной или дерзкой, иногда позволяла ему выпить больше обычного, и всегда шаг за шагом она преодолевала его сопротивление. Она умела сделать так, что он забывал о ее полноте. Она была не такой, как стройненькие, подтянутые, помешанные на спорте девчонки, с которыми он привык иметь дело. Стройненькие и подтянутые себя ничем подобным не утруждали. Они считали, что он пойдет на все, даже сломает себе шею, чтобы только затащить их в постель, а если этого не происходило, то мчались прочь на максимальной для спортивной ходьбы скорости, чтобы предоставить кому-нибудь другому заняться этим. Хотя это именно у них были фигуры, которые так ему нравились, а Аврора была совсем не такой, но снова и снова в постели с ним оказывалась как раз она.
Раз уж он снова уступил ей, Джерри чувствовал себя немного раздосадованным, но вместе с тем и немного польщенным. Никто никогда не старался добиться его, вкладывая в это столько изобретательности, столько такта и столько сноровки. Аврора никогда не повторялась — по крайней мере, пока еще он такого не наблюдал. Она уделяла большое внимание прелюдии, она привозила ему что-нибудь вкусненькое, дарила книги или пластинки, которые ему хотелось бы иметь. Звонила ему она не слишком часто, никогда не досаждала своими появлениями в рабочие часы и не навещала его слишком уж часто. Она реагировала на все, что он собирался сделать, и часто сама хотела предпринять что-нибудь эротическое, что могло удивить его.
Странно было думать об этой пожилой женщине, как о своей любовнице, но слово «подруга» тоже никак не вязалось с ее возрастом. Он толком не знал, каким словом назвать ее, но пришлось признать, что если, в сущности, она была его любовницей, что она была очень близка к тому, чтобы быть идеальной любовницей. Иногда он вдруг понимал, что любит Аврору, очень любит. Никогда прежде он не чувствовал себя столь сильно разбуженным эмоционально.
Но никуда ведь было не деться от того факта, что он спал с женщиной, которую искренне любил, но с которой ему не слишком-то хотелось делить постель. Иногда он чуть не дни проводил, репетируя, как он скажет Авроре, что больше не хочет спать с ней, но на самом деле никогда до этого не доходило. Проходило полчаса репетиций, еще звучали те фразы, что помогли бы ему избавиться от нее, но она появлялась у него и заставляла позабыть о подобных намерениях. Бывали минуты, когда он чувствовал, что любит ее, любит всем сердцем. Несколько раз это чувство охватывало его с такой силой, что он без обиняков объявлял ей об этом. Аврора обычно не относилась к таким заявлениям серьезно. Она принимала их настолько легко, что это даже обижало его.