Вечная мерзлота
Шрифт:
Вернер (помолчав). Какую б вы желали новость?
Печорин. Что, так много новостей? А мухи? Вас не беспокоят мухи?
Вернер. Мухи — беспокоят. А новостей на водах — две.
Печорин. Молчите!
Вернер. Да-с?
Печорин. Мы с вами двое умных людей, ведь так?
Вернер. Как вам угодно.
Печорин. Мы заранее знаем, чем все кончится. Я
Вернер. Новость первая. Об вас там уже спрашивали.
Печорин. Княгиня!
Вернер. Как вы догадались, что не княжна?
Печорин. Княжна спрашивала об Грушницком!
Вернер. У вас большой дар соображения. Княжна убеждена, что этот молодой человек в солдатской шинели оттого, что он разжалован за дуэль!
Печорин. Вы не сказали, что он юнкер?
Вернер. Не сказал.
Печорин. Завязка есть. Об развязке этой комедии мы похлопочем!
Вернер. Я предчувствую, что бедный Грушницкий будет вашей жертвой.
Печорин. Дальше, доктор! Княгиня!
Вернер. Княгиня. У ней прекрасный желудок, но кровь испорчена.
Печорин. Так-так.
Вернер. Любит соблазнительные анекдоты, сама говорит неприличные вещи. Она мне сказала, что дочь ее невинна, как ангел. Какое мне-то дело? Да, еще! Очень любит молодых людей. Дочка же их презирает. Дочка знает алгебру.
Печорин. Что знает?
Вернер. И английский. В Москве теперь так у них.
Печорин. Скажите!
Вернер. Так я устрою вам Ермоловские ванны?
Печорин. Вторая новость, доктор!
Вернер. Приехала блондинка. Черты правильные. Цвет же лица — чахоточный. Муж стар.
Печорин. Стар муж? А хороша ль?!
Вернер. Чрезвычайно! На щеке родинка.
Печорин. Родинка!
Вернер. Позвольте сердце. (Слушает ему сердце.) Она вам знакома.
Печорин. Доктор, я знаю эту женщину. Я знал ее. Я любил ее. Я эту женщину любил. Любил. Одну ее. Я, может быть, ее одну любил на свете. Да, родинка, все сходится — любил с младых ногтей ее одну я, доктор…
Вернер. Да-с.
Печорин. Доктор, скажите ей при встрече обо мне как можно гаже!
Вернер. Извольте.
Печорин. Я глупо создан: ничего не забываю. Ничего!
Грушницкий, Мери в кустах. Крадется Печорин, подслушивает. Здесь же где-нибудь дымится Ермоловская ванна, в ней плавает княгиня Лиговская.
Грушницкий,
Грушницкий. Что для меня Россия? Страна, где тысячи людей, потому что они богаче меня, будут смотреть на меня с презрением, тогда как здесь — здесь эта толстая шинель не помешала моему знакомству с вами…
Мери. Напротив…
Грушницкий. Здесь моя жизнь протечет шумно, незаметно и быстро, под пулями дикарей, и если бы Бог мне каждый год посылал один светлый женский взгляд, один, подобный тому… без блеска, бархатному взгляду… который, кажется, что гладит тебя… с ума тебя сводит! Княжна! Пусть чеченская пуля сразит эту жизнь!
Мери. О, нет!
Грушницкий. Что жизнь? Матушка… степная деревушка… ах, русская степь, княжна, ведь я маленький убегал в нее, в самую даль — тишина, синева, марево выжженной степи и лишь посвист сусликов…
Мери. Я была в деревне. Мне очень понравилось.
Грушницкий. Впрочем, о чем я! Вы гордая москвитянка. И я, армейский дикарь. Степной бедняк.
Мери. Вам, верно, хочется меня обидеть?
Грушницкий. Княжна! Я и помыслить не могу! Стоять с вами не должен! Глядеть на вас!
Мери. Но ведь я пришла! Пришла!
Грушницкий. Одно только оправдание мне, что, может, убьют завтра, слетит головушка, а с нею и… да что там! Да, я дикарь, княжна, но я дикарской страны порождение, культура ведь только в Москве и Петербурге, пусть так, но я спешу упиться этим горьким счастьем — стоять около вас.
Мери. Скажите, страшно ли в бою?
Грушницкий. Нет.
Мери. Нет?
Грушницкий. Нет.
Мери. И… и убивать не страшно?
Грушницкий. Нет.
Мери. Нет?
Грушницкий. Да, нет.
Мери. Странно.
Грушницкий. Странно. Да ведь война так быстра, что не успеваешь ничего понять, почувствовать, но, княжна, зачем же вам-то это знать?
Мери. Мне очень интересно.
Грушницкий. Княжна, поверьте, война такая гадость.
Мери. Здесь столько раненных офицеров. Я никогда раньше не знала, что в России столько калек.
Грушницкий. Что мне Россия!
Мери. Страна, где тысячи калек. (Озираясь.) Здесь на водах, все боятся черкесов.
Грушницкий. О, Мери! С вами солдат.
Мери. Я знаю, господин Грушницкий.