Вечная ночь
Шрифт:
— Владыке эта книга нужна не просто так. Сетракян ради нее пожертвовал жизнью. То, что в ней написано, — правда. Твой приятель Квинлан тоже так думает…
— А что думаешь ты?
— Я? — переспросил Фет. — Книга у меня, но для меня это китайская грамота. Ты ведь знаешь выражение: «Он такой тупой, что и молитву в Библии не найдет»? Так вот, я ничего не могу найти. Может, в тексте какая-то хитрость. Может, мы близки к разгадке.
— Видел я его, этого Квинлана. Черт, я снял, как этот деятель в одну минуту расхреначил вампирское гнездо в Нью-Йорке. Два-три десятка кровососов.
Гангстер улыбнулся воспоминаниям.
— В тюрьме узнаешь, что в этом мире есть два типа людей (и мне плевать, кто они — люди или кровососы): те, кто берет, и те, кто дает. И вот этот парень, братишка, он раздает, что имеет, как конфетки… Ему нужна эта охота. Ох как нужна. И он, может быть, еще один сирота, который ненавидит Владыку не меньше, чем мы.
Фет кивнул. Глубоко в сердце он уже решил эту дилемму.
Квинлан получит книгу. А Фет получит кое-какие ответы.
Отрывок из дневника Эфраима Гудвезера
Большинство переживают кризис среднего возраста не так тяжело. В прошлом кризис возникал из-за увядания молодости, разрушения брака, прекращения карьерного роста. Тяжесть этих периодов смягчалась приобретением новой машины, походом в парикмахерскую, где тебе замазывали седину, или покупкой шикарной авторучки от «Мон Блан», в зависимости от бюджета. Но боль моих утрат не унять. Сердце стучит быстрее, когда я думаю об этом, когда переживаю все заново. Все кончено. Или будет кончено очень скоро. Я промотал все, что имел, а то, на что надеялся, никогда не получу. То, что меня окружает, приняло свою окончательную ужасную форму. Все, что сулила мне жизнь: самый юный выпускник в классе, многообещающий переезд на восток, знакомство с идеальной девушкой, — все это пошло прахом. Вечера наедине с остывшей пиццей и фильмами. Вечера, когда я был гигантом в глазах сына…
Помню, в детстве был такой телеперсонаж — мистер Роджерс, он пел песенку: «Ты никогда не попадешь, никогда не попадешь, никогда не попадешь в сточную трубу». Гребаная ложь!
Было время, я мог структурировать свою жизнь в виде биографической справки или списка личных достижений, планов, но теперь… теперь это лишь набор тривиальностей, событий, которые могли бы произойти, но не произошли. Молодым человеком я воспринимал мир и свое место в нем как часть некоего сценария. Я думал, что успех (бог его знает, что это такое) — это нечто, чего можно добиться, просто отдавая себя работе, хорошо делая свое дело. Как отец-трудоголик, я чувствовал, что ежедневная упорная работа — способ обеспечивать нас, помочь нам достойно пройти по жизни до самого конца. А теперь… теперь мир вокруг превратился в место, где невозможно жить, а у меня осталась лишь боль ошибок и утрат. Теперь я знаю: вот он я настоящий. Постоянный. Кристаллизованное разочарование того молодого человека (за вычетом всех достижений ранних лет), пущенный под нож плюс, который так никогда и не был учтен. Вот он я: слабый, нерешительный, увядающий. Нет, я не сдаюсь, потому что не сдаюсь никогда… но живу без веры в себя или свою жизнь.
Мое сердце трепещет при мысли о том, что я больше не увижу Зака, что я потерял его навсегда. Это я не могу принять. И не приму никогда.
Не знаю как, но я его найду. Обязательно найду. Он снился мне. Смотрел на меня — и я снова становился тем гигантом, а он называл меня лучшим именем, о каком может мечтать человек: папа.
Я видел
Под Колумбийским университетом
Эф заплутал в туннелях бывшего сумасшедшего дома под бывшим Колумбийским университетом. Он хотел одного — не останавливаться. Его до глубины души потрясло зрелище: Зак, Келли и Владыка на стене замка Бельведер. Он боялся за сына, представлял всякие ужасы (Зак убит или голодает, запертый где-то в клетке), но чтобы Зак стоял рядом с Владыкой — такого Эфу и в голову не приходило.
Неужели дьяволица Келли доставила сына в эту помойку? Или Владыка пожелал, чтобы Зак был рядом с ним. А если так, то для чего?
Может быть, вампир угрожал Келли, а у Зака не оставалось выбора — только подыгрывать. Эфу хотелось держаться этой гипотезы. Потому что мысль о том, что мальчик добровольно сблизился с Владыкой, была невыносима. Растление ребенка — худший из страхов родителя. Эфу необходимо было верить, что Зак — его маленький потерявшийся мальчик, а не заблудший сын.
Но страх мешал ему предаться этой фантазии. Эф отошел от монитора, чувствуя себя призраком.
Эф залез в карман куртки, нашарил две белые таблетки викодина. Они сияли на его ладони в свете налобного фонаря. Он сунул таблетки в рот, проглотил всухую. Одна из них застряла у основания пищевода, и ему пришлось подпрыгнуть несколько раз, чтобы она проскочила в желудок.
Он мой.
Эф резко оглянулся. Голос Келли — приглушенный и далекий, но явно ее голос. Он дважды развернулся, но никого в туннеле не увидел.
Он всегда был моим.
Эф на несколько сантиметров вытащил меч из ножен. Он двинулся вперед к короткому лестничному пролету, уходящему вниз. Голос звучал в его голове, но шестое чувство показывало ему путь.
Он сидит по правую руку от Владыки.
Эф снова побежал, кипя от ярости, свет налобного фонарика скакал по стенкам. Он свернул в темный коридор, который вывел его…
В узилище. К заключенной в клетку матери Гуса.
Мужчина оглядел помещение. Больше в нем никого не было. Он медленно повернулся к облаченному в шлем вампиру, который недвижимо высился посреди своей клетки. Обращенная мать Гуса стояла совершенно неподвижно, от налобного фонарика на ее тело упала решетчатая тень.
Он снова услышал голос Келли:
Зак считает, что ты умер.
Эф вытащил меч из ножен:
— Заткнись.
Он постепенно забывает. Старый мир и все прежнее. Этого больше нет, сон молодости.
— Замолкни! — приказал Эф.
Он внимательно слушает Владыку. С уважением. Он учится.
Эф сунул меч между прутьев решетки. Мать Гуса отшатнулась, почувствовав серебро, ее отвислые груди раскачивались в полутьме.
— Чему он учится? — спросил Эф. — Отвечай!
Келли молчала.
— Вы промываете ему мозги.
Мальчик был в изоляции, он был умственно уязвим.
— Вы промываете ему мозги?
Мы воспитываем его.
Эф сморщился — слова полоснули его, точно бритва.