Вечно в пути (Тени пустыни - 2)
Шрифт:
"...что касается интересующей вас госпожи, то она находится в состоянии неутешного горя по случаю трагической гибели ее сестры, убитой калтаманами в Каракумах. Сын госпожи, спасенный мирными туркменами, привезен в Ашхабад в болезненном состоянии, но ныне находится на пути к выздоровлению. Госпожа сама посетила ГПУ, а через два дня после этого побывала в городской милиции, где ей выдан советский паспорт. Неизвестно, намерена она хлопотать о возвращении в Персию или нет..."
Столь невыразительное, написанное обычным канцелярским языком донесение
– Лучше не придумать!
В цепочку фактов Анко Хамбер вставил небольшое звено. Агент тахмината утверждал:
"Некая ханум выходила трижды из дворца миллионера Али Алескера - два раза на базар, один раз в общественные бани. Ханум куталась в старушечье покрывало. Но ее узнали по фигуре, движению бедер, высоким каблукам. И в первый, и во второй, и в третий выход ей на улице попадался сотрудник советского консульства Смирнов. Каждый раз Смирнов разговаривал с ханум, но встречи не продолжались и полминуты..."
Новое звено относилось к разряду неожиданностей. О новом звене полиция вспомнила лишь теперь, когда ханум оказалась в Ашхабаде. Анко Хамбер не без удовольствия написал неофициальному руководителю персидской разведки американскому гражданину Дэвису, что персидские разведчики блестяще проваливают всякое дело. Не подлежало сомнению, что Настя-ханум уехала по паспорту, полученному в советском консульстве. Вот почему ее спокойно пропустили в контрольно-пропускном пункте на границе. Настя-ханум не воспользовалась фальшивыми документами, изготовленными у Анко Хамбера. Появление Насти-ханум на границе не вызвало никакого шума. Эта тихоня, поэтическая возлюбленная расточала улыбки, проливала слезы, вдыхала ароматы цветов и... действовала.
Анко Хамбер не сказал ничего Гуляму. Он ограничился извинениями:
– Мы ошиблись. Мадам нет в Мешхеде. Мы не знали. У нас в нашем консульском деле исключены методы... так сказать, сыска... Я говорил вам: мы не имеем своих агентов, как консульства других государств. Нет, нет и нет. Мы пользуемся в таких случаях сведениями скверных агентов скверной шахиншахской полиции... тахмината... Мы ошиблись... нас ввели в заблуждение...
Испарина выступила на той части груши, которую принято именовать лбом. Анко Хамбер не успевал вытирать пот, и носовой платок намок...
Гулям сидел в кресле обессиленный. Он устал возмущаться. Он только процедил сквозь зубы:
– Ошибки... заблуждения... обман.
Анко Хамбер вспыхнул от негодования. По правде говоря, негодование его было наигранным. Анко Хамбер продолжал вытирать свою грушу. Он вспотел еще сильнее. И скороговоркой сказал:
– Караван? При чем тут караван? Ваша супруга покинула пределы Персии задолго до нашей... так сказать, беседы... Но и ваше письмо... этой тайнописью, оказалось бесполезным.
Тусклым, безразличным голосом Гулям спросил:
– Почему же?
До сознания дошло только, что Настя-ханум уехала. О письме он даже не думал. Анко Хамбер решил, что он спрашивает про письмо.
–
– Великолепно...
– проговорил Гулям, - я еду в Тегеран.
– Вы хотите встретиться с шейхом луров? Договориться?
Гулям не счел нужным объяснять Анко Хамберу, что решил получить визу на въезд в Советский Союз. Он во что бы то ни стало должен был узнать, что случилось.
В тот же день афганский консул сообщил, что король Афганистана милостиво разрешает векилю Гуляму проследовать в пределы Афганского государства.
ГЛАВА ДЕВЯТАЯ
Глубокое море не замутится от одного
камня,
Мудрец, который стал бы сердиться,
мелкая вода.
С а а д и
"Мышь резвится - кот ходит вокруг".
Персы любят эту пословицу, особенно персы влиятельные, "господа могущества", которых никто не посмеет сравнить с мышью. Кот же - зверь страшный, особенно в мышином мире...
Господин консул Анко Хамбер чувствовал себя сейчас котом. Он вполне вошел в роль персидского кота, хотя даже намек, что он мог бы иметь что-либо общее с персом, привел бы его в негодование. Всегда и во всем он оставался англичанином, и притом англичанином-коммерсантом. Ему, конечно, хотелось бы походить на английского дипломата. Но сколько Анко Хамбер ни старался, сколько ни кичился своим консульским званием, от, него на сто шагов несло Сити, затхлыми бухгалтерскими запахами торговых контор.
Мышь, впрочем, отнюдь не резвилась, хотя кот и ходил кругом. Мышь, если позволительно было так назвать представительного и, очевидно, очень знатного, очень богатого кочевника с юга, важно восседала в парикмахерском, палисандрового дерева кресле в салоне самой модной из модных парикмахерских Тегерана - заведении Донцентри, сирийского еврея. Это заведение находилось в самом бойком месте персидской столицы, на центральной площади, в вызывающе скромном особнячке: с вызывающе скромными, но гигантскими витринами бесценного бемского стекла. Сквозь бемское стекло так хорошо видна вся площадь и так хорошо просматриваются все подходы к парикмахерскому салону господина Донцентри, пленившего своим цирюльническим мастерством господ тегеранцев!
На этот раз все законы природы нарушилась. Мышь восседала в палисандровом кресле, шедевре парикмахерской мебели, и подставляла роскошную вьющуюся с проседью бороду под парикмахерские ножницы. А кот, маленький, с выпячивающимся из серых в полоску брюк животом, господин консул Анко Хамбер, отчаянно вертелся на стуле у бемской витрины, вставал, садился, вытирал клетчатым фуляровым платком багровую лысину, венчавшую жирную грушу, заменявшую ему голову. Электрические вентиляторы не умеряли духоты салона Донцентри. От жары и духотищи кот в своем черном шерстяном пиджаке и бабочке-галстуке чувствовал себя жарко и потно. След-рубец от тульи котелка на лбу груши даже посинел. Черный респектабельный котелок лежал тут же на стуле рядом.