Вечное движение (О жизни и о себе)
Шрифт:
Ромашов был человек пылкий, непосредственный и очень эмоциональный. Мы жадно следили за нашими моделями, когда в них шел процесс то "размножения", то "гибели" нейтральных мутаций. С ребяческим увлечением, со взрывами радости, удивления, с чувством полной победы над такой сложной проблемой, как роль изоляции для судьбы генетического материала в популяциях, мы переживали весь этот опыт первого нашего моделирования эволюционных процессов.
Написать статью с Ромашовым оказалось не так-то легко. Он был необычайно придирчив и пунктуален, требовал художественной формы. Свое огорчение он выражал восклицанием: "Нет, это не пролепилось!" Вновь и вновь перечитывали и передумывали мы целые страницы текста. Наконец, перечитанная множество раз, пролепленная во всех деталях, статья наша была закончена. Мы напечатали ее в нашем биологическом журнале
Редактор журнала Н. К. Кольцов в специальном письме поздравил меня и Д. Д. Ромашова с появлением этой статьи.
До открытия генетико-автоматических процессов дарвинизм опирался только на приспособительные явления. Теперь стало ясно, что кроме отбора, мутаций, скрещивания есть еще один, ранее неизвестный, основной фактор эволюции, который обеспечивает преобразование популяций по нейтральным особенностям. С. Райт в 1931 году назвал это явление дрейфом генов. Генетическая теория отбора была разработана Р. Фишером и Дж. Холдейном.
В мировой науке совершился решительный поворот в сторону дарвинизма, создавалась новая область науки, которая посвящала себя изучению эволюционного процесса в свете генетики.
Время работы с Д. Д. Ромашовым над математическими основами теории генетико-автоматических процессов освящено для меня светлыми стремлениями, единением творческого порыва в науке и чувства прочной мужской дружбы. Мы пили чай, шаг за шагом развертывали свиток задач и их решений в теории генетико-автоматических процессов, смеялись и болтали обо всем, что в то время входило в нашу жизнь. Чудные вечера молодости, овеянные пламенем творчества!
Тогда же я полюбил Александра Ивановича Панина. Его жена стала работать лаборанткой на Смоленском бульваре и очень понравилась мне разумностью, спокойствием и дружелюбием к людям. Однажды она пригласила меня поехать с ними летом 1931 года на Тамбовщину, в деревню с наивным, детским, но поэтическим и нежным названием Сява, которая стоит на реке Сявке. В этой деревне жили родители ее мужа. Она рассказывала, что А. И. Панин - страстный рыболов и собирается в этом году на знаменитой реке Цне, которая течет также неподалеку от их деревни, ловить на удочку не менее чем пудовых лещей. Это было так заманчиво, что я согласился и приехал к ним, в их "родовую" деревню Сяву, когда там уже собрались все Панины. Здесь я увидел очаровательного отца А. И. Панина, Ивана Васильевича, и мать, милую, хлопотливую Анну Николаевну. Они были исконные тамбовские крестьяне. Компания гостей состояла из трех братьев Паниных, их двух жен, сестры - Татьяны Ивановны, и Софьи Владимировны Сапрыкиной.
Меня сразу накормили такой желтой ряженкой с пенкой в палец толщиной из густого топленого молока, что я позабыл в тот момент все на свете, даже лещей. Однако где же главный, знаменитый рыбак, где лещевик - Панин, что же он, наконец, собою представляет и где его лещи?
Ксения Александровна и я пошли искать Панина, и вот, пробираясь сквозь лес, на берегу Цны мы встретили его. На плече он нес целую связку длиннющих удилищ, а в руках пустое ведро. Высокий, с хорошим большим носом. Его лицо сразу бросалось в глаза, оно источало свет синих, нежных и умных глаз, то скрывающихся в густых, нависающих опахалах - ресницах, то блистающих ясною, русскою синью. Лещей у него не было. За все три недели нашей жизни в Сяве лещи ни разу не клюнули. Я быстро бросил Цну, таскал из сявских котлубаней щук и окуней. А. И. Панин упорно, ежедневно ходил на Цну и возвращался с пустыми руками. Хорошо на сявкинских желтых, промытых, ярких песках в синих струях воды клевали пескари, и частенько всей компанией мы отправлялись на эти райские крохотные плесы. Сдружился я с А. И. Паниным необыкновенно, сразу всем сердцем почувствовал, как добр этот русский человек. Его милые отец и мать были счастливы видеть у себя в деревне всех своих сыновей, их жен и друзей.
По приезде в Москву мы очень коротко сошлись все трое - А. И. Панин, Д. Д. Ромашов и я. Елизавета Родионовна снимала деревенский дом в селе Веледниково, под Москвой, Мы с А. И. Паниным частенько являлись к ним и проводили чудесные зимние и летние дни в лесу, в сугробах и на зеленых полях, и дома за ужином.
В Дагестан, где А. И. Панин после окончания Зоотехнического института работал зоотехником и где у него осталось много друзей, мы поехали втроем. Д. Д. Ромашов возвратился скоро в Москву, а мы с А. И. Паниным завернули к устью реки Сулак на фазанью охоту. Это была упоительная ружейная стрельба по сказочным птицам. Фазаны
Это были золотые годы моей жизни, они стали еще ярче и еще счастливей, когда в 1932 году я стал работать в Институте экспериментальной биологии.
Глава 7
В ИНСТИТУТЕ ЭКСПЕРИМЕНТАЛЬНОЙ БИОЛОГИИ
Предложение Н. К. Кольцова.- Ставка на молодых ученых.- Конференция в Одессе.- Из отчета о работе отдела за первый год.- Признание.- Серьезные упущения наших генетиков.- На приеме у М. И. Калинина.- Моя любовь к А. С. Пушкину.
Ранней весной 1932 года неожиданно я получил письмо от Н. К. Кольцова, в котором он просил зайти к нему в институт. Он принял меня в своем громадном кабинете и без особых подходов предложил перейти в его институт на должность заведующего отделом генетики. Для меня это было почетное предложение. Мне поручали дело, которым до меня руководил С. С. Четвериков.
В то время Н. К. Кольцов испытывал большие затруднения. С. С, Четвериков покинул Москву. Н. В. Тимофеев-Ресовский уехал на стажировку в Германию. Из-за разногласий с Н. К. Кольцовым, сущность которых нам была не ясна, из института ушли крупные ученые, заведующие отделами А. С. Серебровский, С. Н. Скадовский, Г. И. Роскин и А. В. Румянцев.
Хорошо понимая, что в старые мехи надо влить новое вино, что "в карете прошлого никуда не уедешь", как говорил Сатин у Горького "На дне", Кольцов решил заново создать отдел генетики и сделать его ведущим в институте. Заведующим этим отделом он выбрал меня, надеясь, что я смогу решать трудные задачи. Меня поразило, с какой смелостью Н. К. Кольцов отдал судьбу института в руки молодежи. В то время мне было 25 лет и всем моим будущим сотрудникам, вместе с которыми мы создавали отдел генетики, было примерно по стольку же. Но через год - два именно благодаря работам группы молодежи отдел генетики Института экспериментальной биологии пережил второй взлет в своей деятельности и занял центральное место в развитии теоретической генетики в 30-40-х годах в нашей стране.
Теперь, вспоминая и обдумывая все эти события, можно понять, что Кольцовым руководила не только прозорливая научная смелость, он имел в своем распоряжении и некоторые факты. Он знал всех студентов большого практикума и в течение пяти лет наблюдал за их деятельностью. Кольцов понимал причины увольнения меня из лаборатории А. С. Серебровского и знал, как создавалась, росла и работала лаборатория по эволюционной генетике на Смоленском бульваре.
К 1932 году мною были напечатаны 34 экспериментальные работы. Вышла в свет книга по генетике и селекции кролика, две обзорные статьи и три большие статьи по методологическим проблемам генетики.
А. Н. Промптов, В. В. Сахаров были старше меня по возрасту и уже несколько лет работали здесь старшими научными сотрудниками отдела под руководством С. С. Четверикова. А. Н. Промптов скоро покинул отдел генетики и уехал в Павловский институт в Ленинград.
Постепенно складывалась работа нового отдела. Все строилось на принципах дружелюбия и равенства. Создавался коллектив, в котором рождалось много идей, сотрудники входили в гущу работы незаметно, поскольку в этой творческой обстановке любой из них становился в какой-то части к автором этих идей. А затем проявились наиболее талантливые ученые и исследователи: Иосиф Абрамович Рапопорт, открывший явление химического мутагенеза; Дмитрий Дмитриевич Ромашов, исследователь эволюции; Генрих Генрихович Фризен, проводивший первые опыты со стратосферными шарами; Борис Николаевич Сидоров, занимавшийся опытами по теории гена и по сравнительной мутабильности разных генов дрозофилы при воздействии радиации; Николай Николаевич Соколов, изучавший вопросы структурных мутаций хромосом и проблемы взаимодействия ядра и цитоплазмы при отдаленной гибридизации у дрозофил. В отделе работали такие превосходные исследователи, как Г. Г. Тиняков, В. В. Сахаров, Л. В. Ферри, В. В. Хвостова, И. Е. Трофимов, Е. Н. Болотов, Б. Ф. Кожевников, Б. А. Кирсанов, А. А. Малиновский, В. С. Кирпичников, С. Ю. Гольдат и другие.