Вечное пламя
Шрифт:
– Болото тут. Большая топь.
– А обойти?
– Можно, только надо будет через поселок двигать.
Лопухин почесал в затылке.
– Уж лучше через болото. Никак?
– Дурное там место. Гиблое. – Колька отвернулся.
– Совсем-совсем никак? – Иван чувствовал, что парень что-то недоговаривает. – Ну, болото… А то через поселок с нашим немцем риск большой.
– Дурное место там, гиблое. – Парнишка глянул на Ивана и добавил поспешно: – Говорят так.
– Ну да, бабушкины сказки, – Лопухин усмехнулся, но внутри екнуло. – По краю пройдем?
– Ну, по краю… – Колька легко поднялся на ноги. – Пошли тогда. Чего расселись?
35
Болото. Наверное, невозможно передать щемящее ощущение трясины тому, кто никогда не видел плоской, неподвижной и вместе с тем отвратительно живой массы мха, воды, ила и еще черт знает чего. Болото похоже на время, оно бережно и коварно сохраняет все, что однажды попало в его цепкие объятья. Каждому хочется, чтобы вещи, ставшие прошлым, так там и оставались, не тревожили сон, не выплывали жутким мороком из темноты. Но болото времени имеет свое мнение на этот счет. И молчит до поры, пряча поглубже страшные находки. Делая их все страшнее и гаже. И только тени воспоминаний болотными газами дурманят голову тем, кто решается идти через эту огромную лохань грязи и воды, не живую и не мертвую.
Когда они вышли из леса, Иван понял, что имел в виду парнишка.
Местечко действительно гадкое. Страшненькое. Кривые уродцы деревьев. Предательская зелень мха. Горбы огромных кочек. И если редкая птица долетит до середины Днепра, то редкий лось пройдет через белорусское болото. Топь. Страшное и емкое слово.
Вода пристально смотрела в небо черными зрачками окон.
– Ну как? Пойдем? – Колька явно наслаждался произведенным эффектом.
Иван прочистил горло.
– Делать нечего. Давай. Краем только…
Паренек хмыкнул.
– А иначе и не получится. Дед мой и тот до середины не доходил. – Он двинулся вперед.
Иван подтолкнул немца и пошел следом. Под ногами чавкала грязь.
– А еще я историю знаю. Старую, – вдруг сообщил Колька. – Хочешь расскажу?
– Дыхание побереги, – грубовато оборвал его Иван. И добавил, желая смягчить грубость: – На привале расскажешь…
– Ладно, – неожиданно легко согласился парнишка.
Идти краем болота было не так уж сложно. Почва под ногами еще не налилась водой, легко пружинила, словно подталкивая сапог. Мальчонка топал впереди, как заведенный, выдерживая бодрый ритм. И если к кому и относился совет поберечь дыхание, так это к самому Лопухину, а немец так и вовсе уже дышал тяжело, то и дело утирая пот со лба.
Иван на ходу оглянулся. Далекая линия леса. Бескрайняя топь, по краю которой они шли, только на первый взгляд казалась плоской. То тут, то там из болота вылезали какие-то бугры, не то холмы, не то кочки-переростки, чахлые деревца сбивались в рощицы.
– Что это там? – спросил Иван.
Колька обернулся, окинул взглядом болото.
– Холмы, что ль?
– Да.
Парнишка передернул плечами, но не ответил.
– Откуда холмы на болоте? – снова, из упрямства, спросил Иван.
– Дыхание побереги, – ответил Колька. В его голосе слышалось скрытое торжество.
«Вот стервец!» – подумал Лопухин, но вслух ничего не сказал.
За спиной надрывно закричала птица. Иван резко обернулся. Встал как вкопанный.
Но ничего. Только лес. Темная громада.
– У меня дурное чувство…
– Я ж говорил, поганое место, гиблое. – Казалось, Колька был доволен.
– Поговори мне. Место поганое… Сейчас везде такое место.
Невдалеке по верхушкам деревьев перескакивала любопытная сорока. И вроде бы тишина… Но что-то было не так, будто неясное предчувствие большой беды вдруг навалилось на плечи, притиснуло к земле, сдавило в тисках. Захотелось бежать, метаться загнанной в угол крысой.
Ивану внезапно пришло в голову, что они зажаты между лесом и болотом.
– Слушай, Коля… А вообще, если в болото уйти, то сумеешь?
– Ну… Сумею. Мне дед много показывал всякого. Тут еще старые гати есть. Древние. Самые верные, кстати. Болото – оно ходит. Как дышит. То есть тропка, то нет. А старые всегда есть. Только знать надо, куда идти, а куда нет.
– Ты знаешь?
– Знаю, – ответил Колька с гордостью.
– Это хорошо, это молодец. – Иван напряженно всматривался в темноту леса. – Проведешь? Если что…
– Ну, если что… то конечно. – Голос у парнишки был неуверенный. – Хотя не хочется.
– Может, и не придется. Пошли пока в обход, – Иван махнул рукой.
Страх отступил. Чье-то пристальное внимание, которое так напугало Лопухина, ослабло. Будто кто-то огромный, могущественный посмотрел на них сверху, в титаническое увеличительное стекло… а потом отвернулся.
36
Собаки залаяли неожиданно и, как показалось Лопухину, прямо за спиной. Он вздрогнул, испуганно обернулся. Темная полоса деревьев, до того казавшаяся далекой, вдруг приблизилась, нависла над головой мохнатыми ветвями.
– Облава… – прошептал Колька и вынул из сапога нож.
– Собираешься против автоматов с финкой? – поинтересовался Иван.
– Я просто так им не дамся.
Лопухин хмыкнул, но внутри все перевернулось, колени ослабли. Словно ища поддержки, он обернулся в сторону болота. Краем глаза поймал взгляд немца. В этом взгляде читалось… читалось такое, от чего страх прошел мигом, а вместо него накатила злость.
– Что зыркаешь? – рыкнул Иван. – Даже не надейся, я тебя первым положу! Или вот он порежет…
Доктор молча отвернулся.
Псы брехали все ближе. Облава двигалась широкой цепью, нечего было и думать попытаться обойти ее. Маловероятно, чтобы охота шла конкретно на Лопухина, слишком мелкая цель, скорее всего, фашисты прочесывали лесной массив в поисках уцелевших красноармейцев. Брезговать старшим политруком тоже никто не станет. Заодно в расход пустят и парнишку.
– Коля, в болото давай! – Иван ткнул немца стволом в спину, мотнул головой в сторону трясины. Доктор испуганно вздрогнул. – Не дрейфь! Двигай.