Вечное Солнце Припяти
Шрифт:
— Так что же произошло?
Пауза. Волков собирается с мыслями.
— В тысяча девятьсот восемьдесят пятом, в Припяти начали пропадать дети. С этого всё и началось…
— Тут пропадали дети?! Брось…
— Именно, что пропадали. Тел так никто и не нашёл…
— Но почему об этом нигде не упоминается?
Волков пожимает плечами.
— По официальной версии, озвученной осенью восемьдесят пятого, — в городе действовал душегуб… По-нашему, обыкновенный маньяк.
— Ничего себе… В это сложно поверить!
— Как и доказать… Очевидцы — пропали. Документы — не сохранились… Будто никого и ничего и не было… Я не однократно посещал Славутич, но… и там всё глухо.
— Но так ведь не бывает!
Волков задумчиво кивает.
— Я знаю… Но я это видел. Тут одно из двух: либо Светлана действительно с чем-то боролась… и проиграла… Либо с ней и впрямь было не всё в порядке… так что боролась она, в первую очередь, с собственным безумием…
Я чувствую, как на затылке дыбятся волосы. Куда я попал? Во что меня сейчас посвящают?..
— Ей снились странные сны… — Волков заметно напрягается, сжимает кулаки. — Страшные сны, в которых ею пытались овладеть… Проще говоря, изнасиловать…
— Изнасиловать???
— Да. Она этого очень боялась… Потому что порой и сама этого хотела… Скорее всего, какой-то сильнодействующий наркотик… — Волков замирает у санузла. Достаёт из кармана фонарик. — Подожди тут…
Я киваю. Да, Советский Союз был падок на всевозможные тайны… Особенно КГБ. Но чтобы госбесы так радикально совращали школьницу!.. Это уже сверх меры… Такое не то чтобы в голове не укладывается… До этого, вообще, ещё нужно додуматься!..
— А что говорили доктора?
Волков кряхтит. Похоже, пытается до чего-то дотянуться. Потом отвечает:
— Доктора?.. Их было много. От одного она совсем чуть было не спятила. Точнее, спятила окончательно, если всё это действительно бред и ничего больше… — Волков неожиданно появляется из темноты. — Вот…
Я машинально отстраняюсь, но тут же беру себя в руки.
— Что это?
— Это «Метод Шевченко».
— «Метод Шевченко»?
— Да. Проще говоря — дневник советской школьницы.
Я принимаю в дрожащие руки «общую» тетрадку с вздувшейся от сырости обложкой. Тут же пытаюсь определить, что на ней было написано. Понимаю, что это пустая трата времени — десятилетия качественно отформатировали пожелтевшую бумагу…
На помощь приходит Волков:
— Тут было написано: «Сознание Светланы Шаврей».
— Шаврей? Очень знакомая фамилия…
— Её отец — пожарный. В ночь взрыва на четвёртом энергоблоке, он нёс дежурство на станции… Герой-ликвидатор.
— Да, я читал. Мужественный человек…
— Они все мужественные… — Волков манит меня на свет. — У этого самого Шевченко, Светлана Шаврей наблюдалась с момента переезда в Припять.
— А откуда они приехали?
— Из Киева… Кстати, сама Светлана была уверена, что в Киеве у неё не наблюдалось никакого нервного расстройства… Как не существовала и истории её болезни. Синдром развился только тут, в Припяти.
— Разве так бывает?
— Выходит, что бывает. Этот СДВГ до сих пор толком не изучен. Светлана говорила, что он проявляется в отдельных местах… Но впрочем, ты сейчас и сам всё поймёшь…
— Ты хочешь, чтобы я это прочитал?
Он молчит. Потом кивает.
— Видишь ли, этот Шевченко был уверен, что СДВГ можно победить собственным интеллектом, силой воли, одной лишь уверенностью! А дневник — своего рода инструмент… Он помогает запоминать, анализировать, мыслить… Мозг при этом уверен, будто его стимулирует что-то извне — тот же дневник!.. На деле же, он сам себя стимулирует… Как-то так. В общем, это и впрямь голова советской школьницы в разрезе… Тут есть всё. Солнце и тьма, радость и боль, счастье и обида…
— Я не уверен, что имею право это читать… Особенно после того, что ты уже рассказал.
Волков снова сопит. Смотрит под ноги.
— Мне нужно понять, что именно я совершил тогда, двадцать семь лет назад… Потому что я не могу больше с этим жить… Я думаю, ты меня понимаешь. — Он поднимает голову и ищет мои глаза. — С каждым годом становится только хуже… К тому же, я привёл тебя в Припять, только ради этого… Чтобы ты прочитал!
Теперь уже я смотрю под ноги. Пытаюсь определить, что именно чувствую. Ничего. Какая-то пустота. Я словно сухая губка… Выброшенная на берег форель… Отбившийся от стада ягнёнок…
Это страх?..
Спрашиваю первое, что приходит на ум:
— Почему именно я?
Он отвечает сразу… Значит это — правда. Заранее отрепетированную лож так не озвучивают — осознанно делают паузу, чтобы мелком взглянуть на собеседника и определить его восприимчивость…
— Ты — писатель. Можешь запросто отличить правду ото лжи, бред от простого ужаса и так далее — я просто не силён в ассоциациях… Ты в состоянии преподнести правду, какой бы страшной и горькой она ни была!.. Я читал некоторые твои книги — это действительно так. Я думаю, ты лучший кандидат на это.
— А почему бы тебе не найти эту Светлану? Разве не проще спросить её саму?.. Она сейчас взрослая, вряд ли помнит детские обиды…
— Это была не обида. Это было предательство! Она во всём мне доверяла, а я это всё просто спустил… Я даже не знаю, жива ли она.
Я киваю.
— Ты думаешь, она напишет, если жива?..
Волков вздрагивает.
— Я знаю, что если она жива… она обязательно вернётся в Припять… Чего бы ей это не стоило! Раз ответа нет, значит, она либо не хочет меня видеть, либо… — Он отворачивается.