Вечность по имени Любовь
Шрифт:
– Удалите опухоль, если она выживет, то будет жить, если нет, то не будет мучиться. Это моя мать, единственная мать, и мне незачем думать.
– Хорошо, я поняла. За дело, Федор.
Операция была долгой. Сережа с Мариной сидели в зале ожидания, взявшись за руки. К ним подошел Борисов.
– Что же вы молчали? Она ведь похудела, не ела почти. Ребята, о чем вы думали?
– Ей было плохо, папа. У нее болела душа. Видимо, так сильно болела, что тело не выдержало и сдало. Она не смогла жить без него. Вы можете меня осуждать, но все усилия тщетны, она умерла, когда
Через восемь часов из операционной вышел Федор.
– Сережа, прости, мы не смогли. Она не выдержала. Сердце остановилось. Можешь зайти. Там Люба. Зачем ты заставил ее оперировать? Они же выросли вместе, она член семьи.
Саша обнял Марину, та рыдала.
– Пойдем к маме, мы ей очень нужны. Ты идешь, Сережа?
– Владимир Михайлович, извините, я занят, я не могу сейчас выполнять ваши распоряжения. Меня Сергей Владимирович попросил подготовить труп к похоронам и зарезервировать холодильник. Сейчас я за трупом в операционную пойду. Он сказал, что вскрытия не будет. Странно, ее Корецкая с Исаковым оперировали, но она скончалась. Больше восьми часов шла операция. Кстати, Сергей Владимирович никакой, а его жена -так та вся в слезах.
– Подожди, Семен. Кто умер?
– Не знаю. Вот написано: Тараторкина Евгения, 52 года. Молодая еще. Владимир Михайлович, вы куда? Да что с вами со всеми сегодня? Боже, Владимир Михайлович, вам плохо?
– Плохо, Семен. Это моя жена. Мать Сережи.
Часть 26
Прошло сорок дней. После поминок Сергей подошел к Саше.
– Где ваша жена? Я последний раз видел ее на похоронах.
– Сережа, зайди к ней сам. Или ты ее в чем-то обвиняешь?
– Какая теперь разница?!
– Большая. Если ты ее винишь в смерти Жени, то лучше не ходи к ней. А вообще ты взрослый мальчик и в моих советах не нуждаешься. Кто мы тебе? Тесть и теща, не самые близкие люди. Ладно, мне пора.
– Дядя Саша, вы обижены?
– Я не хочу сейчас с тобой говорить, мне пора. У меня дела. У меня болен ребенок, бардак в семье. Извини, зять.
Вечером Сергей спросил у Марины:
– С твоей мамой все в порядке?
– Нет, а что?
– Почему ты мне ничего не говоришь?
– Мама просила с тобой о ней не говорить. Маша болеет.
– Что с Машей? Или о Маше мы тоже не можем говорить?
– Нет, можем. Она гуляла на улице с Борькой и промочила ноги. У нее двухсторонняя пневмония. Мама на больничном уже неделю. Но температура еще держится. За что ты злишься на моих родителей?
– Ты же сказала, что мы не можем о них говорить. Или ты уже передумала?
– Просто, я не понимаю. Ты как будто чужой. Да, у тебя горе, но ведь у них тоже. Ты заставил маму оперировать, когда знал, что надежды нет. Ты заставил маму… Тетя Женя была ей, как сестра, они были очень близки. Сережа, кому я пытаюсь что-то объяснить? Ты сам все знаешь. Она ведь мама, наша мама. Или нет? Я не знаю, что ей тяжелее: потеря Жени или твое равнодушие. Все, тема закрыта, я не хочу тебя слушать.
Он вышел из квартиры. Минут двадцать стоял на лестничной площадке.
– Сережа, заходи. Ты проходи в мою комнату, только тихо. Даня спит. Пойдем, я чайник поставлю.
– Мама дома?
– Да, она с Машей, у Маши пневмония.
– Марина говорила. Если ты не против, я зайду к ней.
– Сережка, разве я могу быть против?
Он вошел в комнату Маши. Девочка в пижаме лежала в кровати и играла с двумя куклами, а Люба читала в кресле.
– Мама, смотри, к нам Сережа пришел. Сережа, я болею, кашляю, и мама делает мне уколы, а я плачу. Но зато мама не работает и все время со мной.
– Когда я был маленький, мне твоя мама тоже делала уколы, только совсем не больно, и я не плакал. Я думаю, что тебе тоже небольно, просто страшно, и ты хочешь, чтобы мама тебя пожалела.
– Ты со мной поиграешь?
– Обязательно, только можно мы с мамой сначала поговорим? Тетя Люба, с вами можно поговорить?
– Конечно, пойдем на кухню. Кушать будешь?
– А что?
– Голубцы, ты их любишь.
– Буду, у вас голубцы классные, мои любимые. Тетя Люба, вы на меня не сердитесь, я не подумал, я плохо соображал. Думал, если вы с Федором, то будет чудо. Простите меня, пожалуйста.
– А почему не приходил?
– Стыдно было. Я вам и дяде Саше столько наговорил! Я жалею об этом. И еще, можно я буду называть вас мама?
– Если ты так хочешь, можешь называть. Что ты мне еще расскажешь?
– Отец не работает. Вы в курсе?
– Конечно, ему нужно время. Сережа, он любил ее на самом деле.
– Вы уверены, что он любил именно ее?
– Да. Правда, он ее подогнал под свой идеал, он наделил ее теми качествами, какие хотел в ней видеть. Но она изначально была его единственной. Сережа, он с самого начала закрыл глаза на ее недостатки, он увидел их через много лет совместной жизни, а когда увидел, не смог с ней жить дальше. Но годы разлуки стерли эти воспоминания. Он не хотел их помнить именно потому, что всегда любил ее.
– А Белла? Она его жена, у него должны быть к ней чувства?
– Они есть. Уважение, привычка, удобство бытия, дети, долг.
– Но разве на этом строят семью?
– Да, именно этого ему не хватало с твоей матерью. С Женей он жил, как на вулкане, а с Беллой всегда были покой и стабильность, а на остальное он закрывал глаза. Ты знаешь, это особенность твоего отца - не видеть того, что не хочется видеть. Он хороший человек, Сережа. В целом он хороший.
– Я не думал об этом под таким углом. Может быть, вы правы. Кстати, я еще не видел его дочь.
– Так ты сходи, она очаровательная малышка. Да и Володе будет легче, если ты его поддержишь.
– Можно, я буду к вам чаще приходить?
– Господи, Сереженька, какой ты еще маленький! Если бы ты знал, как я по тебе скучаю!
– Я тоже, но на работе вы так официальны.
– Ты хочешь, чтобы я выделяла тебя на работе? Вот уж не жди. Ты приходи ко мне домой, голубцы есть, дома я не руководитель. Кстати, какой у Марины результат теста?
– Какого теста? Она еще ничего не сдавала, сессия у нее в июне.