Вечные каникулы
Шрифт:
Он бросил винтовку в мою сторону. Я позволил ей упасть на пол.
— На, держи, псих ебанутый. — Крик у него вышел отчасти жалостливым, словно у избалованного мальчишки, которому приказали вернуть ключи от машины.
Я не опустил оружие.
— Сколько тебе лет, Уайли?
Он посмотрел по сторонам в поисках поддержки или пути побега. Я зажал его в угол.
— Семнадцать. А что? — ответил он. Отчасти раздражённо, отчасти с наглостью.
— И сколько человек ты убил?
Он выпучил глаза, ощущая приступ истинного страха.
—
— Одного человека, стоящего на коленях со связанными руками. Что, никого не завалил, когда напали из Хилденборо?
— У меня… у меня оружие заело.
Я рассмеялся.
— Я слышал другое.
Роулс нашёл его, прячущимся в классе рисования. Кроме меня он никому не рассказывал, поскольку слишком испугался того, что Уайли с ним сделает, если его раскроют.
— На хуй иди! Я шестиклассник! И я староста! — Он начал плакать.
— Всё так. А мне пятнадцать. Но я убил четверых, двоих этим утром. Так, как считаешь, кто тут самый страшный?
Он всхлипнул.
Я дослал в ствол очередной патрон.
— Кто, по-твоему, тут самый страшный?
Я выстрелил над его левым ухом.
— Ты. Ты, ладно. Ты. — Его нижняя губа начала дрожать.
Я кивнул.
— Снова верно. Я. Я здесь самый страшный.
Я забавлялся. Я бы переживал из-за того, если бы перестал об этом думать. Но я не стал. Я наслаждался собой изо всех сил.
— Ты громила, Уайли. И трус. Мне не очень нравятся трусы. А задир я ненавижу.
Из носа у него начало течь.
— А знаешь, что я ненавижу больше задир, Уайли? Знаешь?
Он покачал головой. С его трясущегося подбородка капали слёзы и сопли.
Я подошёл к нему вплотную и приставил ствол к виску. Он застонал от страха.
— Больше задир я ненавижу тех, — произнёс я, — кто изнасиловал Матрону.
Он выглядел так, что был готов обосраться.
— Это… это… это не я придумал. Это всё Мак… он нас заставил… у него было оружие и всё такое.
— Мне. Плевать.
— Мне пришлось! Мне не понравилось. Честно. Совсем не понравилось. Правда.
— Не оправдание.
— Что… что ты собрался со мной сделать?
— Пока не решил. Полагаю, выбор стоит между выстрелом тебе в затылок и распятием. Что предпочтёшь?
Его колени подогнулись, он упал на пол, хныкая и стоная.
Я опустился на колени рядом с ним и прошептал ему в ухо.
— Я собирался тебя распять, но это требует времени и усилий. Вероятно, проще тебя пристрелить. Как считаешь?
— Прости, хорошо? — выкрикнул он. — Прости, прости!
Я изо всех сил проорал ему в ухо:
— Мне плевать!
Он вжался в стену.
— Выбирай!
— О, боже!
— Выбирай!
— Пожалуйста, нет, прости, пожалуйста. — Он уронил лицо ладонями, скрючился и завыл.
— Ладно, — произнёс я. — Значит, пуля.
Я схватил его за плечо и поднял на ноги. Он попробовал немного посопротивляться, но я пихнул его коленом по яйцам. Затем я вывел его в коридор и подвёл к парадной двери. От
Я пинком отправил его вниз по ступенькам, и он упал лицом в гравий и вцепился пальцами в землю. Он попытался подняться, но единственное, что у него получилось — это ползти на четвереньках. Я пошёл за ним. Когда он дополз до травы, я поставил ногу ему на спину, и он уткнулся в грунт.
— На колени, — произнёс я.
Он вскрикнул от боли и вцепился в землю.
— На колени!
Я наклонился, обхватил Уайли и поднял, пока он не оказался на коленях передо мной. Как только я его выпустил, он снова завалился. Я изо всех сил пнул его по рёбрам.
— На колени, жалкий ты кусок говна.
Я снова поднял его, на этот раз он устоял. Он дрожал и трясся, охал и стонал.
— Почти то же самое место, где ты пристрелил того беззащитного невооружённого человека, не так ли? Как раз подходит, чтобы и тебя пристрелить.
Он начал умолять.
— Пожалуйста, о, боже, пожалуйста, не надо.
— Так она и говорила, да? Именно так говорила Матрона?
Я прижал горячий ствол пистолета к основанию его шеи. Он закричал.
— Так?
Я позволил ему пропотеть пару минут, затем нажал спусковой крючок.
В конце концов, он не знал, что я уже истратил все патроны.
— Это было необходимо? — спросил Нортон, пока я наблюдал, как Уайли ковылял за школьные ворота. Я указал на лица, прижавшиеся к окнам школы позади нас.
— Да.
Я взглянул на лица мальчиков перед собой. Они выглядели такими усталыми. Они не спали всю ночь и прошагали три мили, готовясь к бою. В итоге, по ним постреляли издалека, а затем над ними издевались обезумевшие от страха взрослые, что, наверняка, их перепугало, особенно, самых маленьких.
Впрочем, дело не только в событиях последних двадцати четырёх часов. Жизни этих мальчиков до Отбора протекали тихо и спокойно. Они день за днём проживали по жёсткому графику, установленному какими-то далёкими недоступными взрослыми. Они играли в игры, сидели на уроках, по пятницам изображали солдат и случайными выходными. Они ели назначенную пищу в назначенное время и на месяцы вперёд знаю, что день за днём будут заниматься тем же самым.
Разумеется, были задиры, побои и наказания, но если речь не о Маке, далеко дело не заходило никогда. И всегда рядом находилась Матрона, чтобы обнять, наложить пластырь или залечить полученный синяк.
Однако за последние несколько месяцев ситуация поменялась кардинально. Они видели смерть своих родителей и бежали в единственное убежище, которое знали. Они надеялись найти спасение в знакомой рутине школы святого Марка. Вместо этого они убивали людей в бою, видели, как погибали их друзья и учителя, над ними издевались, их мучили, подчиняясь прихотям банды вооружённых головорезов, приказывавших им днём и ночью. Их готовили к войне и обучили жить с постоянным ожиданием неминуемой смерти.