Вечные любовники
Шрифт:
Лердмен — размышлял, доедая суп, Боланд — наверняка присутствовал при экзекуции и мог бы при желании напомнить ему об этом эпизоде. Точно так же, как он, Боланд, напомнил ему историю с мытьем головы в унитазе. Но Лердмен, разумеется, был выше этого. Лердмен всегда ходил в умниках — и теперь, и во времена «Золотого орла» тоже.
Боланд отламывал хлеб, лежавший на маленькой тарелке справа, и перед тем, как проглотить очередную ложку супа, отправлял его в рот маленьким кусочками. Он представил себе, как, уже совсем скоро, будет входить в свой пустой, погруженный в тишину дом. Как летним вечером распахнет стеклянную дверь, ведущую из гостиной в сад, и будет прогуливаться среди кустов фуксий и яблоневых деревьев. В этом доме, последнем в городке, стоявшем напротив автомастерской О’Коннора, он прожил всю жизнь, с самого рождения. Блекло-желтый, ничем не примечательный, он был ему очень дорог.
— Вы ведь заказывали рыбу, сэр? — донесся до него голос официантки.
— Да.
Свадьбу сыграли в Дублине — Аннабелла была дочерью дублинского виноторговца. Тогда его старик, да и ее мать тоже еще были живы. «Ну, ты и лакомый кусочек отхватил!» — как-то раз заметил отец, но сказано это было игриво, без всякой задней мысли — в те дни Аннабелла и впрямь была «лакомым кусочком». Интересно, что старик сказал бы о ней сейчас?
— Тарелка очень горячая, сэр, — предупредила официантка.
— Большое спасибо.
Всем знавшим его с детства она очень нравилась. Его останавливали на улице, поздравляли, говорили, как ему повезло. В городе были за него рады, ведь он привез из Дублина, как кто-то выразился, «корону с брильянтами». И тем не менее те же самые люди наверняка будут рады, когда она уедет. Тяжкое разочарование, которое она постоянно испытывала из-за невозможности иметь детей, превратило красоту в нелепую эксцентричность. Из-за этого-то все и пошло наперекосяк. Только из-за этого.
Он медленно ел треску под соусом с сельдереем, капустой и картошкой. Разговоров о том, что между ними произошло, скорее всего, не будет. В городе узнают про ее отъезд и будут говорить, что когда-нибудь он обязательно женится снова. Женится ли? Он рассуждал с Лердменом о разводе, но на самом деле о том, что происходит в Ирландии с разводами, ровным счетом ничего не знал. Институт брака, смутно казалось ему, должен захиреть, должен сгнить и умереть; в отличие от рака, вырезать его невозможно.
Боланд заказал яблочный торт со сливками и кофе. Он был рад, что все кончилось; целью его визита в Дублин было поставить точку, и в результате состоявшейся встречи точка в каком-то смысле была поставлена. Все встало на свои места, он согласился с истинным положением дел, о котором обязательно должен был услышать от кого-то еще, кроме жены. Когда Аннабелла в первый раз все ему рассказала, он подумал было, что это выдумки. Приходила эта мысль ему в голову и потом. Даже когда он ждал Лердмена в баре отеля «Бушвелл», он сказал себе, что нисколько не удивится, если никто на встречу с ним не придет.
Когда он шел на стоянку, двое нищих, мальчик и девочка, стали просить у него милостыню. Он понимал, им нужны не медяки, а его бумажник или что-нибудь столь же ценное. Мальчик протянул ему картонную коробку, девочка, держа руки под платком, подошла к нему вплотную. Этот трюк он знал — вот во что превратился Дублин!
— Пошли отсюда! — прикрикнул он на детей.
А все потому, что ей нечем было себя занять, подумал он, выезжая со стоянки на оживленную городскую улицу. И потом, с самого начала провинциальная жизнь ей претила. Бездетной женщине, живущей в захолустном городке, как никому другому, видны все его недостатки. Она поменяла мебель в доме, сама выбрала обои, которые впоследствии разодрали ее сиамские кошки. А вот играть в бридж и теннис Аннабелла упорно отказывалась и постоянно твердила, что ей не хватает кинотеатра, пусть и при кафе. Ему всегда казалось, что он ее понимает. Хотя сам Боланд к провинциальному прозябанию давно привык, он прекрасно сознавал, что жизнь, которую он ей предложил, едва ли может ее увлечь. Вначале, пока она не стала сама ездить в Дублин в гости к Филлис, он старался возить ее туда почаще. Уже очень давно, много лет назад, он вполне отдавал себе отчет в том, что Аннабелла с ним несчастлива, но до тех пор, пока она не раскрыла ему свои карты, никогда не подозревал, что она завела себе любовника.
В Маллингаре он остановился выпить чашку чая. Только что начали продавать вечерние дублинские газеты. «Геральд» писала о перестановках в итальянском правительстве после инцидента с Акилле Лауро. Доллар опять падает, в Корке закрывается завод по переработке мяса. Он вяло просматривал газету — домой ехать не хотелось. Лердмен, надо думать, уже ей звонил. «Почему бы тебе не переехать сегодня же?» — мог сказать он. Собирать вещи она, очень может быть, начала с самого утра — наверняка понимала, что встреча в «Бушвелле» будет носить формальный характер. «Он не станет чинить препятствий, — скорее всего, сказал ей Лердмен. — Он даже готов представить основания для развода». Теперь, когда все трое понимали, на каком они свете, когда ей удалось от него избавиться, ее уже ничего не удержит — останется только собрать вещи и уехать.
В кафе жарко пылал камин.
— Так уютно, как у вас, в наши дни бывает нечасто, — сказал он женщине, которая его обслуживала, и подвинул стул поближе к огню. — Выпью, пожалуй, еще чашечку.
Маленький белый «фольксваген», который он ей подарил, возможно, уже мчится навстречу по дублинскому шоссе. Записку она не оставит — ни к чему. Если «фольксваген» уже проехал, она, наверно, удивится, что не встретила его на шоссе, — машину, припаркованную у входа в кафе, она ни за что не заметит.
— Да, в такую погоду камин не помешает, — сказала, вернувшись с чаем, женщина. — Целый месяц холодно и туман.
— Бывали деньки и получше, прямо скажем.
Выпив в общей сложности три чашки чая, он вновь выехал на шоссе, поглядывая на встречную полосу — не едет ли белый «фольксваген». Может, она ему погудит? Или он ей? Там будет видно.
Он проехал миль пятьдесят, однако машины жены видно не было. Ничего удивительного, сказал он себе, да и с чего он взял, что она уедет сегодня днем? Вещей ведь у нее столько, что за один день все не соберешь. На протяжении последующих нескольких миль он пытался представить себе, каким будет ее отъезд. Из Дублина, чтобы помочь ей, приедет Лердмен? Этот вариант не обсуждался и даже не рассматривался — он бы сразу наложил на него вето. Или Филлис? Такой вариант, естественно, не вызвал бы у него возражений. Чем больше он думал об этом, тем менее вероятным ему казалось, что Аннабелла сможет собраться и уехать без посторонней помощи. Она имела обыкновение, когда возникали сложности, обращаться за помощью к другим. Он представил, как она сидит на второй ступеньке лестницы и болтает по телефону. «Слушай, а ты бы не могла…» — с этих слов начинались обычно ее просьбы и уговоры.
Фары выхватили из темноты знакомый знак с надписью по-английски и по-ирландски; его городок — следующий. Он включил радио. «Танец в темноте», — мурлыкал низкий женский голос, напоминая ему о жизни, которую, вероятно, вели сейчас Лердмен и его жена. В песне говорилось о прелестях незаконной любви, о жарких объятьях. «Бедная Аннабелла», — произнес он вслух. Угораздило бедняжку выйти за владельца пекарни из заштатного городка. Еще слава Богу, что подвернулся этот проныра Лердмен! Что бы она без этого сосунка делала? Песня продолжалась, и он представил, как они, точно влюбленные в кино, бегут навстречу друг другу по пустой улице. Как бросаются друг другу в объятья, а потом, прежде чем обняться вновь, нежно улыбаются. На этом его роль — не злодея, но третьего лишнего — подходит к концу; больше ему в этой пьесе делать нечего.