Вечные любовники
Шрифт:
— Здесь и в самом деле очень мило, — сказала Дон, по-прежнему еле слышно и как-то робко.
Он с ней не спорил — ничего плохого в этом кафе и впрямь не было. Люди говорили по-немецки, но, если обратиться к ним по-английски, вас понимали без труда. А вот Инок Мелкор из Клеймса в прошлом году был в Италии и то и дело попадал со своим английским впросак. Однажды, к примеру, он заказал зеленый горошек, а ему принесли рыбью голову.
— Давай скажем, что нам здесь так понравилось, что мы решили остаться, — пришло в голову Дон.
Она никак не хотела понять, что решение принимали не они. Решение отправить их на двенадцать дней в Венецию принял он, и поездку оплатил тоже он. «Помойка, одно слово», — заявил по возвращении из Италии Инок Мелкор, хотя в самой Венеции не был. «Вонища такая, что не приведи Господь!» — возмущался он — но мало ли что он говорил. Им с Дон впечатления от венецианской поездки были заказаны, эти впечатления они должны были доставить в Лондон вместе со стеклянными фигурками, которые Дядя поставил бы на камин, — Венеция ведь знаменита своим стеклом. Чем кормили в ресторане пансиона «Конкордия» и что играл оркестр в местном кафе, Дон должна была тщательно записывать в своем ежедневнике. Венеция купалась в солнечных лучах, такой осени, писали газеты, не бывало там уже много лет.
Они вышли из кафе и пошли по улицам городка; от поднявшегося ветра поначалу саднило в глазах. Они подолгу стояли у витрин с наручными и стенными часами и переходили из одной сувенирной лавки в другую — благо вход в них был бесплатный. На одних часах была изображена девушка на качелях; каждый час качели начинали раскачиваться. На других мужчина и женщина пилили дрова, на третьих доилась корова. Из всевозможных музыкальных шкатулок раздавались мелодии на любой вкус: и «Лили Марлен», и «Голубой Дунай», и «Тема Лары» из «Доктора Живаго», и «Танец судьбы». Продавались прихватки с календарем следующего года на английском языке, а также миниатюрные букетики сухих цветов на вставленном в рамочку бархате. Каким только шоколадом не торговали в кондитерских: были тут и «Линдт», и «Сушар», и «Нестле», и «Кайе», и десятки других сортов. И шоколад с орехами, и шоколад с изюмом, шоколад с нугой и с медом, белый шоколад, молочный или простой шоколад, шоколад с ирисовой начинкой, с коньяком, с виски или с шартрезом, шоколадные мыши и шоколадные ветряные мельницы.
— Потрясающе! — с искренним восхищением воскликнула Дон.
Они зашли в еще одно кафе, где Кит съел кусок орехового торта, а Дон — пирог с начинкой из черной смородины — и тот, и другой с кремом.
Ужинали они в красивом; обшитом выкрашенным в серый цвет деревом ресторане, вместе с туристами из Дарлингтона. Сидели они, как им и обещал клерк в турфирме, за отдельным столиком на двоих. Куриный суп с лапшой был точно таким же, какой они ели дома, вполне привычной на вкус была и свиная отбивная с яблочным соусом и жареной картошкой.
— Они знают, что мы любим, — говорила, подходя к каждому столику, миссис Фрэнкс.
— Нет, здорово! — соглашалась Дон. В первый момент, когда она поняла, что с ними произошло, ей стало не по себе. Ей хотелось запереться в уборной, забыться, понадеявшись на то, что все это дурной сон. Больше всего она ругала себя — ведь это ей показалось странным, что в самолете столько пожилых людей, хотя в турфирме им сказали, что они летят вместе со школьниками из Виндзора. Это ее смутило название аэропорта, которое произнес по радио пилот. Кит имел обыкновение с насмешкой относиться к ее сомнениям; однажды, например, ей показались подозрительными люди, которые позвонили в дверь и, сказав, что продают матрацы, уговорили его заплатить им аванс, а он ее не послушал. К сожалению, Кит был излишне самоуверен, казалось, он знает что-то такое, чего не знает она, казалось, кто-то ему заранее все разъяснил. «Мы здесь только переночуем», — сказал он, и она решила, что эта информация содержалась в буклете или же ему сообщил об этом клерк в турфирме. Его вины, естественно, тут нет — так уж он устроен. «У тебя в голове вата вместо мозгов!» — вырвалось у Дяди, когда по вине бедного Кита они как-то в августе, в праздничный день, сели вместо скорого поезда в пассажирский и в результате ехали до Брайтона на целый час дольше.
— Нет худа без добра, Кити. — Дон склонила голову набок и улыбнулась, отчего ее мелкие черты лица смягчились. Перед ужином они ходили на озеро. Достаточно было нагнуться к воде, чтобы утки бесстрашно к ней подплыли. Перед тем как идти в ресторан, она переоделась в новое, специально купленное для поездки светло-бежевое платье.
— Завтра попробую еще раз набрать этот номер, — сказал Кит.
Видно было, что он так и не смирился. Он был ужасно подавлен, что, впрочем, на его аппетите не сказывалось. Стоило Дон упомянуть турфирму, где они покупали билеты, как Кит начинал злиться, поэтому больше на эту тему она не заговаривала, хотя ее и подмывало напомнить об этом мужу. Будет еще время разобраться в случившемся, а пока лучше отвлечься, не думать о том, что произошло. Этого, впрочем, она ему тоже говорить не стала.
— Как хочешь, Кити, — сказала она. — Попробуй дозвониться, если считаешь нужным.
Разумеется, он считал этот звонок нужным. Ему он был важнее, чем ей, — спрос ведь с мужчины всегда больше, чем с женщины. Ничего, обойдется, рано или поздно буря уляжется. В конце концов, будет что ему рассказать: и о вечеринке с фондю, и о посещении шоколадной фабрики. Тем наберется немало — и утки, и кофейни с пирожными, и поездка на поезде в горы.
— «Банана-сплит»? — спросил официант. — Или вы предпочитаете безе «Уильямс»?
Они не знали, что выбрать. «Уильямс», объяснил им официант, — это безе с грушами и мороженым. Очень вкусно. Сам бы он рекомендовал им безе «Уильямс».
— Звучит неплохо, — сказала Дон, и Кит тоже взял безе. Дон захотелось обратить его внимание на то, что все с ними очень милы, что миссис Фрэнкс очень им сочувствует, что мужчина, который подошел узнать, понравился ли им ужин, был очень обходителен, да и официант тоже, — однако она передумала. Часто Кит пребывал в мрачном настроении без всякого повода — не зря же Дядя называл его «безутешным» или «Китом, в воду опущенным».
Вокруг оживленно болтали старики. Большинство из них были старше Дяди — на десять, а то и на пятнадцать лет. Интересно, подумала Дон, Кит это заметил и от этого расстроился еще больше? Говорили старики о сувенирах, которые приобрели, о кафе, в которых побывали. Какие же они бодрые, оживленные, ничуть не менее энергичные, чем Дядя! «Готовьтесь, — любил говорить им Дядя, — теперь-то я в любой день могу сыграть в ящик». Какая чушь! Дон наблюдала, как старческие рты с аппетитом жуют «Банана-сплит» или безе, как смакуют лакомый десерт. Еще лет двадцать, а то и больше, Дядя вполне может протянуть, подумалось ей.
— Ну, не повезло, бывает, — сказала она.
— Как бы то ни было.
— Не говори этого, Кити.
— Чего не говорить?
— Не говори: «Как бы то ни было».
— Это еще почему?
— Потому. Прошу тебя, Кити.
Они оба воспитывались в детском доме — своих родителей ни он, ни она не знали. Дон помнила Кита, с тех пор как ему было одиннадцать, а ей девять, хотя в то время они еще толком не общались. Они встретились вновь много позже, когда пришли в детский дом на ежегодный бал, на «диско», как он тогда назывался. «Я получила работу в этом магазине», — сообщила она ему, не обмолвившись ни словом о Дяде, — в то время была еще жива его сестра, и он был просто ее работодателем. Всерьез оказывать влияние на их жизнь он начал, когда они уже поженились. За это время они научились угадывать его желания, малейшие перемены в его настроении, заранее знали, например, что близится его ссора с преподобным Симмсом, в чьей церкви Дядя иногда бывал. Один раз они попытались этим ссорам воспрепятствовать, повели борьбу с его переменчивым характером, его несносными причудами. Но это было давно. Всякий раз Дядя внимательно их выслушивал, однако никакого внимания на их слова не обращал — в конце концов, не он зависел от них, а они от него. Угрожал он им завещательными бланками из нотариальной конторы Смита и старой бильярдной, «лучшим, — как он любил говорить, — местом на всей земле». В бильярдной он встречался с друзьями, читал «Дейли экспресс», пил «Даббл даймонд», которое считал лучшим бутылочном пивом в мире. Было бы ужасно, говорил он, если бы мужчины всех возрастов лишились возможности играть в этой комнате на бильярде, если бы некому было давать на бильярдную деньги.