Вечный колокол
Шрифт:
— Хозяева лежат здесь… — ответил он с улыбкой.
Отец снял шапку, отряхнул сапоги друг об друга и прошел в дом, расстегивая полушубок.
— Здорово, сын.
— Здорово, бать. Ты б разделся, у нас жарко.
— Это я по привычке. К больному приходишь — сначала взглянуть, а уж потом…
— Да ты, никак, к больному приехал? А я думал…
— К больному, к больному, — отец кинул полушубок на стол, — вчера мимо нас в Ладогу ехал один мой товарищ, он и рассказал, что ты сверху упал и сильно обжегся, а тебя обвиняют в
— Быстро до вас наши слухи доходят, — усмехнулся Млад.
— Это из-за войны. Сейчас часто в Ладогу гонцы едут, каждый день почти. Один из них моим бывшим больным оказался. А у него в университете сын учится, и на твоем факультете. Так что ничего странного, что он ко мне заехал.
— И ты все бросил и помчался ко мне? — удивился Млад.
— Знаешь, Лютик… Неспокойно мне почему-то было. И без того неспокойно было, а после его рассказа я и вовсе голову потерял. До вечера промаялся, а потом плюнул, запряг сани и поехал. Маме я не сказал ничего.
— Да со мной все в порядке, бать. Здесь врачей — пруд пруди.
— Может быть. Но пока я тебя не посмотрю, в это не поверю. Врачи — врачами, а я волхв-целитель. Неужели собственного сына на ноги не поставлю? И выглядишь ты плохо. Болят ожоги-то?
— Болят. Говорят, долго еще болеть будут.
— Это мы поправим. Я и трАвы привез, и мази. Да и без них кое-что могу. Давай-ка размотаем тряпки-то…
Млад скривился:
— Только что перевязывали, двух часов не прошло. Давай лучше попьем чайку. Расскажешь мне, как вы живете.
— Нет уж, — отец улыбнулся, — это ты мне расскажешь, как такое с тобой случилось. И после того, как я сам тебя перевяжу. И не хнычь.
Отец разматывал повязки ловко и быстро: рука у него была твердая. Начал он с левой руки, с самого легкого ожога, но Млад немедленно оценил, насколько Дана, оказывается, щадила его и жалела. Отец сорвал пропитанную мазью салфетку за пару секунд, Млад даже не успел испугаться, и опоздал закричать, но на глаза навернулись слезы и крупными частыми каплями потекли по щекам.
— Ничего, ничего… — кивнул отец, хлопая его по коленке, — так лучше. Я знаю.
Млад не мог не согласиться, но предпочел бы осторожные прикосновения Даны. Отец долго разглядывал мокрый ожог с лопнувшими волдырями, пожимал плечами, и даже пригнулся, почти вплотную поднеся больную руку к носу. Как вдруг лицо его изменилось. Он нагнулся и поднял желтую от сукровицы салфетку, которую до этого просто отбросил на пол. Смотрел на нее, нюхал, скреб пальцем, а потом спросил, коротко и зло:
— Кто тебя перевязывает?
— Дана… — недоуменно и обижено ответил Млад.
— Дана? — брови отца поползли вверх, — ты же говорил что-то про врачей?
— Ну да… они тоже иногда приходят. Но Дана перевязывает меня три раза в день… Чтоб легче было. От мази всегда легче.
— Еще бы… — проворчал отец и встал, осторожно положив руку Млада на приготовленное
— Ты так говоришь, как будто она мажет мне ожоги ядом, — уязвленно заметил Млад.
— Не ядом, Лютик… Не ядом… Где она у вас стоит? Мазь я имею в виду.
— В сенях, на полке. На какой, я не знаю, не видел. В черном туеске.
— Я не зря гнал лошадь всю ночь напролет… — отец направился в сени.
— Может, ты мне объяснишь, в чем дело?
Отец не ответил, но через минуту вернулся, разглядывая туесок со всех сторон. Что-то на донышке его заинтересовало, он поднял туесок вверх и рассматривал, запрокинув голову. Потом долго нюхал мазь, растирал ее между пальцев, снова нюхал, а потом поставил на стол и вздохнул.
— Да. Я не зря гнал лошадь всю ночь напролет. Так кто дал тебе эту мазь?
— Бать, объясни мне, в чем дело, — Млад сжал губы.
— Хорошо. Видишь ли, — отец вздохнул снова, — в нее добавлена одна очень редкая травка. Она у нас не растет, ее привозят откуда-то с Ближнего востока. Я видел ее всего однажды, она обладает характерным запахом, который трудно забыть.
— Это псиной, что ли? — улыбнулся Млад.
— Нет. Псиной пахнет плохо очищенный собачий жир, на котором эта мазь настояна. И это отдельная статья! Потому что для мазей можно использовать жиры и более распространенные.
— Собачий жир? — Млад растерялся: почему-то это показалось ему неприятным.
— Да. И я думаю, он добавлен туда не только для того, чтоб отбить запах этой травки. Ты ведь этого запаха, скорей всего, не знаешь. А травка эта… Это не яд, нет. Не в этих дозах, по крайней мере… Эта травка лишит тебя способности волховать. А может, и подниматься наверх, про это ничего не знаю. Может быть, не навсегда, но надолго, на годы. Я видел ее всего однажды. Она действует подобно конопляным стеблям, которые ты кидаешь в костер, только сильней и незаметней: выживает из тебя твои способности, и заменяет их собой. Ты даже не заметишь, как жизнь твоя станет серой и мрачной, как все вокруг утратит для тебя смысл. Но вместе с тем, она обладает способностью снимать боль, поэтому используется врачами, но редко и очень осторожно, когда боль действительно в состоянии убить человека.
— Так может, для этого ее и положили в мазь от ожогов? — Млад действительно испугался, — Ты же рассуждаешь так, как будто кто-то хотел причинить мне зло.
— Да, хотел! Если бы не собачий жир, это можно было бы списать на ошибку! Но, видишь ли, собачий жир тоже считается одним из средств притупить способности волхва. И еще… посмотри, — отец поднял туесок у Млада над головой, — посмотри, что нарисовано на дне! Ты когда-нибудь видел такой оберег?
На туеске, пропитанном дегтем, была начертана странная конструкция из множества правильных треугольников, Млад никогда такой не встречал и покачал головой.