Вечный мент или Светоч справедливости
Шрифт:
– Где? Ах, этот, – культурист с неудовольствием пожевал красными губами, – один поэт. При жизни он размышлял примерно так. К чему сводится любовь, это великое чувство, – к пошлому акту физиологической близости. Нет-нет, я больше никогда не оскорблю свою возлюбленную этим омерзительным действием… Как бы она ни просила. богу это не понравилось. Ибо это противоречит его основному указанию – плодитесь и размножайтесь. Потомства греховодник, понятное дело, не оставил. Да и жизнь прожил исполненную не страстей, но страданий. Застал свою супругу в объятиях другого поэта, обладателя совсем иной житейской философии – прелюбодействуй по мере сил, пусть даже с женой ближнего своего. Женщину можно понять: никакой радости в жизни. Чего так и не смог
Я подумал, что такое наказание по мне. Во всяком случае, это куда лучше, чем вариться в кипящем котле или жариться на раскаленной сковородке. Иллюзии было суждено немедленно развеяться.
– Да я и сам к нему иногда захожу, – поведал татуированный культурист. – Для меня, само собой, без очереди.
«Мда, – подумал я, как бы ты ни старался хорошо устроиться в аду, если ты грешник, радости пребывание здесь тебе не доставит».
– Что нахмурился? – поинтересовался лысый демон.
– Да вот, размышляю о том, что не хотелось бы сюда попасть после смерти.
– Это ты зря. Многие и после смерти здесь сумели устроиться. Все те, кто при жизни умел дешево купить и продать втридорога, и здесь заработали некоторый капиталец. А за империалы, знаешь ли, можно купить все, что угодно. Даже отпущение грехов. Было у нас несколько случаев, когда закоренелые грешники – коммерсанты через некоторое время покупали себе место в чистилище, а потом и на небесах.
– Но ведь это несправедливо! – возмутился я. К бизнесменам всех мастей у меня было сложное отношение. Признаюсь, мне приятнее всего было валить хозяев жизни, уверенных в собственной безнаказанности, а зачастую – и такое бывает – даже неуязвимости. Хотя за всю свою карьеру я только раз столкнулся с подлинной неуязвимостью – вечный мент Андрей Счастливцев, Светоч справделивости, будь он неладен.
– А где ты видел справедливость? В аду ее уж точно нет. Да и на земле тоже. Еще в 1343 году папа Клемент шестой издал буллу о торговле индульгенциями, – поведал Кухериал, – очень инициативный был папа. Всем папам папа. Падшим при нем жилось вольготно. Его бес-искуситель сейчас возглавляет Департамент скорбных дел в Пределе уныния. Отпущение грехов расценили по-божески. Изнасилование девушки стоило, к примеру, два ливра восемь су, прелюбодеяние с родственницами – шестьдесят семь ливров двенадцать су, разрешение священнику жить с родственницами – семьдесят шесть ливров один су. Грабеж, кража и поджог – сто тридцать один ливр семь су. Рядовое убийство – пятнадцать ливров четыре су. При этом если в один день совершено сразу несколько убийств, то оплата взимается лишь за одного убитого. Избиение жены мужем – три ливра четыре су. Убийство жены – семнадцать ливров пятнадцать су. Кажется несправедливым из-за большой дороговизны, ведь обычное убийство стоит всего пятнадцать ливров. Поэтому находчивые мужья сначала разводились со своей второй половиной – и только потом совершали над ней расправу. Дороговато обходилось убийство священников: за первого – сто тридцать семь ливров шесть су, за каждого следующего – половина цены. Чтобы ты мог составить представление о порядке цен, Васисуалий, могу сказать, что жалование чернорабочего в то время составляло два-три ливра в год, корова в середине четырнадцатого века стоила половину ливра, а рыцарский конь – около восьмидесяти ливров.
– И что, грехи действительно отпускались за эту сумму?
– Ну, да. Изначально торговля индульгенциями была инициативой Мамона. Каких только способов он не изобретал, лишь бы увеличить капитал. Вот кто действительно гениальный коммерсант. И ладно бы речь шла об адской сокровищнице, – Кухериал понизил голос. – Скажу тебе по секрету, пока мы не на шестом кругу, и он нас не слышит, более всего его заботит собственная мошна. Но если рассуждать шире, – бес снова заговорил громко, – владыка Предела алчности считал, что таким образом мы не превращаем грешников в праведников, а лишь повышаем уровень вселенского зла во всех его проявлениях. Так что некоторые толстосумы после ряда успешных сделок с папскими чиновниками действительно оказались у райских врат, что, согласись, Васисуалий, совершенно противоречит всякой логике справедливого мироустройства.
– Что-то я не слышал, чтобы сейчас торговали индульгенциями, – заметил я. – Так что порочная практика сошла на нет.
– Ну, не совсем, – ответил Кухериал. – Ты забываешь о строительстве храмов. Если человек при жизни возвел церковь, ему многие грехи отпускаются. Хотя, казалось бы, деньги эти можно было бы употребить куда с большим толком, если бы очередной богатый греховодник потратил их, скажем, на строительство детского дома. Но вот, поди ж ты, за строительство детского дома с тебя ни один грех не спишется. А за строительство молельного дома – очень скоро сделаешься праведником. Такая вот очередная несправедливость. У святых, вообще, все очень некачественно продумано.
– Но каков папа Клемент шестой, – я усмехнулся, – наверное, жарится здесь на сковородке?
– Что ты, – взмахнул ручками бес, – попал в рай. Исторически предопределенный момент. С папами, вообще, та еще катавасия. Сколько среди них было инквизиторов – не сосчитать. Кстати, святые инквизиторов грешниками не считают. Грехи юности лучше, и вовсе, не брать в расчет. А то вот папа Бенедикт шестнадцатый, в девичестве Йозеф Ратцингер, к примеру, служил по молодости лет в гитлерюнгенде, даже повоевал немного, и был взят в плен войсками союзников.
– Да? – удивился я. – И стал папой?
– Стал. Закрыли святые глаза на этот скорбный факт биографии. А не следовало бы…
– А это что такое? – заинтересовался я. По равнине, выбиваясь из сил, бежал тощий мужчина со всклокоченными волосами. Его по пятам преследовала слоноподобная тварь, покрытая щетинистой шерстью и язвами.
– Влюбленные, – ответил лысый демон. – Поклялись и после смерти быть всегда вместе. Разве можно клясться такими вещами? Неизвестно, где окажешься за чертой. Может статься, в аду. Где тебе светит любой облик, какой только пожелает придать тебе его герцогское мракобесие, по собственному извращенному усмотрению. Теперь неделю она его гоняет. Потом он за ней неделю бегает. Но это развлечение недолго будет нас забавлять. Скоро они пообвыкнут, приспособятся к внешности друг друга, и придется изобретать что-то новое.
– Погляди-ка лучше на этого типа, – татуированный демон указал вниз. Там мужчина с тонкими усиками и хвостиком прически целовал обнаженную женщину. Другой девице он при этом ласкал грудь. Действовал «Казанова» с немалым проворством, было очевидно, что подобные похождения для него привычны.
– Настоящий мерзавец, – поведал демон, – мы уже, признаться, не знаем, что с ним делать. Поначалу казалось, случай простой. Лишили его мужеского достоинства, оставив только неутолимую похоть. Но он, видите ли, приспособился. И начал получать удовольствие от одних предварительных ласк.
– Каков негодяй! – Кухериал зацокал языком: – Определенно, он вызывает у меня симпатию.
– А у меня нет, – провожатый повел покатыми плечами, – Зарах Ваал Тараг весьма недоволен процессом наказания. Это уже восьмая пытка, изобретенная им. И каждый раз мерзавец счастлив. Мы далеко не сразу поняли, что он мазохист и любитель острых ощущений. Думаю, хуже всего ему было бы, окажись он в раю. Там от скуки он бы попросту свихнулся. Ну, ничего, в ближайшее время Зарах Ваал Тараг обещал изобрести нечто действительно чудовищное. Тогда посмотрим, как он будет наслаждаться посмертным существованием.