Вечный огонь
Шрифт:
– Здравия желаю, товарищ полковник, добро пожаловать на Родину!
Машина, огромный открытый «Бьюик», ждала тут же. Лейтенант уселся рядом на обитое серым плюшем мягкое сиденье:
– Провезем вас нарочно по главным улицам, товарищ полковник. Растет, хорошеет наша столица на глазах! Давно не бывали в Москве?
Шимкевич молчал, оглядывался. В Москве он не был ни разу, только в хронике видел, да и вообще был уверен, что сразу же из Одесского порта выедет домой, в Минск. Однако в предписании, которое вручили ему в штабе ОдВО, четко стояло – в Москву. «В Кремль», – понял Владимир Игнатьевич, когда «Бьюик» по улице
Часовые смотрели на смуглого полковника-орденоносца с уважением, держались вежливо, но документы проверяли, как положено. Отобрали оружие. А потом – знакомое по фотографиям лицо Калинина. В углу суетился корреспондент, дважды вспыхнула лампа блица. Калинин недовольно сощурился, косясь на оператора.
– За образцовое выполнение особо важного правительственного задания и проявленные при этом мужество и героизм наградить полковника Шимкевича Владимира Игнатьевича орденом Красной Звезды и представить к воинскому званию «комбриг». Поздравляю вас, товарищ комбриг!
Владимир Игнатьевич осторожно пожал сухонькую ладонь всенародного старосты, принял коробочку с орденом.
– Служу трудовому народу!
…До минского поезда было еще полдня. Поговорив по телефону с женой, Владимир Игнатьевич вышел из Главпочтамта, зажмурился на солнце. И здесь, в Москве, оно умеет быть жгучим, как в Гвадалахаре. Скорей бы домой… Сначала пожалел, что Витьку не отпустили для встречи с отцом на вокзале, а потом порадовался: так и надо, пускай привыкает, служба есть служба.
Варя встречала на перроне, с цветами и со слезами. Владимир увидел ее еще из окна вагона. Прохладные щеки, нежные родные губы, и пусть чуточку резче, чем раньше, обозначились морщинки у глаз, все равно – самое любимое, ненаглядное лицо. А сбоку уже неловко, по-медвежьи подступал, держа в руках букет, словно веник, полковой комиссар Семен Куроедов. И тоже облапил, посапывая, все же волновался, чертяка, за старого сослуживца.
– Ну как ты? Живой? В «Правде» было – тебе комбрига дали?
– Считай, еще не дали. Сначала ведь надо обмыть…
– Ну все! – махнула рукой Варя. – Прозвучало слово «обмыть».
– Варвара Петровна, ну что вы как неродная? – рассмеялся Куроедов. – Или не знаете наших обычаев? Комбриг не комбриг, пока свой утопающий «ромбик» из стакана не спасет! А тут еще и орден новый!
– Ладно, ладно, сначала домой, пошли на такси, испанец.
…Обмывать «ромбики» заодно с орденом и счастливым возвращением решили, само собой, на природе – лето пылало, в Минске находиться было невозможно. Поехали в Лошицу, раскинули скатерть-самобранку на бережку, в тени дряхлых, дуплистых ив. Ритуал обмывания новых знаков различия вошел в моду в середине 20-х, когда «кубари», «шпалы» и «ромбы» только появились, а с 1935-го, когда ввели воинские звания вместо категорий – тогда появился давно забытый «майор», «лейтенант» вместо подпоручика, прямо как на флоте, а вот привычного «подполковника» почему-то вводить не стали, – этот обычай стал уже незыблемым, прочным. В каждом округе были свои вариации. В Белорусском, к примеру, полагалось до «обмывки» величать командира старым званием, хоть уже и приказ об этом был. Армейские традиции – вещь суровая, против них не попрешь.
Полковой комиссар Куроедов бережно подхватил со скатерти-самобранки новенький красный ромбик, взвесил его на ладони и так же бережно опустил в граненый стакан, доверху налитый водкой. Все это время Владимир должен был, по неписаной традиции, сидеть с постным, незаинтересованным лицом. Мол, вы там чем-то таким, дорогие сослуживцы, занимаетесь, ну и занимайтесь себе, а мое дело сторона.
– Товарищи командиры и политработники, – тоже подчеркнуто незаинтересованно, строго проговорил Куроедов, – прошу выпить и закусить.
Пили без тоста, не чокаясь. Так положено. Ледяная водка обожгла горло, и Владимир Игнатьевич почувствовал, как холодный скользкий ромбик, скользнув по стенке стакана, коснулся его губ.
А Куроедов уже наливал второй стакан. А как же иначе?.. Ромбов-то два. Каждому нужно оказать уважение.
– Товарищи командиры и политработники…
И этот стакан командный и начальствующий состав полка пил без эмоций, молча. А Куроедов, проглотивший водку залпом, не морщась, следил за тем, как движется ромбик вниз, по стенке стакана, к губам новоиспеченного комбрига. Вот он коснулся губ. Шимкевич поставил пустой стакан на скатерть и аккуратно положил рядом оба мокрых ромбика.
– Вот теперь нашего полку прибыло! – удовлетворенно подытожил Куроедов.
И сразу же за импровизированным столом вспыхнул смех. Зазвенели бутылки, со всех сторон потянулись к Шимкевичу ставшие родными за многие годы лица, зазвучали поздравления. Теперь, после завершения ритуала, можно было и расслабиться. Закуска на скатерти самая немудреная и вкусная, какую только можно придумать, – вареная бульба, капуста квашеная, огурчики и, чудо из чудес, огромная, с пылу с жару гора драников. Это уж расстаралась Варя, тоже обычай – стол для новоиспеченного готовит жена, если она имеется, конечно.
– С новым вас званием, товарищ комбриг!
– Поздравляю, Владимир Игнатьевич! – Это майор Юра Зиборов.
– С возвращением из Испании, Владимир Игнатьевич, и с первыми ромбами! – Это майор Сережа Крушина.
– Спасибо, спасибо…
Куроедов уже деловито наполнял стакан для «Красной Звезды» (а как же, орден ведь тоже надо обмыть!), а Владимир Игнатьевич еще продолжал по инерции благодарить, еще складывал в уме слова для ответного тоста, в котором нужно не забыть всех, кто собрался сегодня за полковой скатертью-самобранкой. Еще шумел развеселый стол, чокались, ели, пили и горя не знали… А глаза, глаза уже смотрели на новенькую черную «эмку» – только в прошлом году появились эти машины и еще не были привычными, – на высокого, стройного сержанта ГБ, чеканившего шаг от ворот Лошицкого парка к нему с брезгливым, надменным выражением лица. И два бугая с ним рядом…
Застолье затихло не сразу. Командиры уставились на НКВДшника с неприкрытой враждебностью. А он, словно не замечая взглядов, корректно козырнул:
– Комбриг Шимкевич Владимир Игнатьевич? Сержант госбезопасности Пряхин. Пройдемте со мной.
– В чем дело, сержант? – Голос Шимкевича звучал спокойно.
– В Минске вы все узнаете, товарищ комбриг. – Сержант скользнул взглядом по новеньким ромбам, которые Куроедов только что торжественно нацепил виновнику торжества на петлицы. – Пройдемте.