Вечный шах
Шрифт:
кресла.
– Дело есть дело. И не стоит извиняться.
Дама проводила его до лифта и не ушла, пока не захлопнулись дверцы.
Усаживаясь в "семерку", Виктор случайно поднял глаза. Из лоджии на
шестом этаже дама наблюдала за тем, как занюханный ассистент влез в
собственный автомобиль.
Непростой и предусмотрительно обученной оказалась дамочка. Теребила,
как на допросе. И врал - теперь ясно - зря. Обо всем этом подумать
следовало,
Кропоткинской к бульварам (Садовое среди дня Виктор не любил) и по
Цветному, по Самотечному к себе домой.
Вот-те на. Шалунья Лариса и не думала уходить. Валялась там, где он
мечтал поваляться - на тахте, и, рубая бутерброд с сыром, читала книжку.
– Могу ли я знать, надолго ли вы, мадемуазель, обосновались здесь? -
без энтузиазма спросил он.
– Я к вам пришла навеки поселиться. И книгу спасла любимую притом, -
голосом изображая Васисуалия Лоханкина, актриса Лариса показала ему
книжку, которую читала, хорошо знакомую книжку в пестрой обложке. - Ты
замечательно пишешь, Витя, с утра читаю - оторваться не могу.
При повальной интеллектуальной недоразвитости актерское племя
собачьим нюхом чуяло чужую слабинку. Виктор подобрел, для приличия ласково
отверг комплимент:
– Будя трепаться-то!
– Нет, правда, правда, Витя. Знаешь что, ты сценарий напиши, чтобы я
в главной боли была. И режиссерам скажи, что никому его не отдашь, если
меня не утвердят.
– Напишу, напишу, - уверил он и присел на край тахты. - А ты обед
приготовь, потому что кушать очень хочется.
– А из чего?
– поинтересовалась Лариса, не думая вставать.
– Курица в холодильнике из вчерашнего заказа, - уже слегка
раздраженно сказал Виктор. - Вымой, выпотроши, посоли, и в духовку.
Сможешь?
– Ты совсем за безрукую меня держишь.
– Лариса вздохнула, сползла с
тахты, запахнула Викторов махровый халат, в котором была, и отправилась на
кухню.
Лариса шуровала на кухне, а Виктор воплотил свою мечту в реальность:
валялся на тахте. Правда, не думалось ни хрена. Просто лежал, рассматривал
обои, привычно находя в линиях их рисунка человечьи лица, звериные морды,
тропические леса...
Разбудила его Лариса криком:
– Кушать подано!
Зря он на нее окрысился: и стол сервирован как надо, и курица вполне
получилась. Выпили слегка, поели, позанимались любовью.
Наступил вечер, и они уселись смотреть телевизор. Сначала показывали
про
не мог.
Он присел к письменному столу, разобрал раскиданные бумажки. С тоской
прочитал в договоре с казахами про срок сдачи сценария к двадцатому числу
августа. А еще и конь не валялся. Проверил в себе желание работать. Не
было такого желания, не возникало. Сморщился, как от изжоги, и нарисовал
на клочке бумаги множество отвратительных рож.
Впервые за долгое время вдруг вспомнил дочку Ксюшу. Увидел
беззаботную ее улыбку, ощутил под ладонью податливые тонкие ребрышки,
почувствовал щекой мокрый нежный поцелуй. Окончательно испортилось
настроение, тихонько заныло сердце. Господи, будет ли когда-нибудь хорошо
и Ксюшке, и ему?
Лариса азартно смотрела переживательный фильм.
– Зажилась я у тебя. Пора и честь знать, - поздним утром произнесла
давно ожидаемые Виктором слова Лариса, одеваясь в свое.
– Когда окажешь мне честь в следующий раз?
– учтиво спросил он.
– Ох, Витя, Витя!
– про мужиков Лариса знала все. - Соскучишься -
позвони.
Ушла, слава тебе богу. Виктор тщательно прибрал квартиру так, чтобы
не осталось следов пребывания в его доме веселой птички. Прибрав,
устроился в кресле и стал обдумывать возможные варианты при полном
отсутствии концов. Приятелей Сереги он не знал, баб тоже. Кооператив
отпал, там председатель Удоев не пальцем деланный, отставной полковник
пока тоже отпал. Беспросветно.
Но, как всегда в безвыходном положении, выход нашелся: Петька
Никифоров. Петька, который про людей, как-то связанных с лошадьми, знает
все.
Надо искать Петьку. Звонить бесполезно: если он не в экспедиции, то в
манеже. Виктор оделся и тронулся в путь.
Он спустился в лифте и вышел на площадку первого этажа. В это
позднее-позднее утро тишина стояла в доме, тишина. Папы-мамы на работе,
пенсионные дедки-бабки, сделав утренний пробег по пустым магазинам,
отдыхали после этих непосильных трудов, а дети были далеко: по летнему
делу в пионерских лагерях.
Хлопнули, сходясь, дверцы лифта, и Виктор пошел к выходу. Краем глаза
заметил, что пролетом выше у окна кто-то стоит. Уже подходя к первым
дверям, услышал, как тот, что у окна, спросил через его голову у вдруг