Вечный шах
Шрифт:
открыться, по мелочи нарушить общественный порядок, и чем больше мы
наследим, тем рискованнее для них любая попытка нас ликвидировать.
– Думаешь, такие попытки будут?
– осторожно спросил Алик.
– Будут, если мы загоним их в угол, - бодро ответил Смирнов и
склонился над картонным ящиком.
– Разделим подарки, пацаны.
Сорвал широкую ленту скотча, раскинул на две стороны две части
крышки, вынул пенопластовую
столик подарки заботливого Александра Петровича: три пистолета с
наплечными сбруями, три пачки патронов, четыре ножа в чехлах, четыре
изящных кастета, десяток баллончиков в упаковке с нервно-паралитическим
газом, два миниатюрных японских фотоаппарата.
– Больших денег все это хозяйство стоит, - задумчиво оценил подарки
Казарян.
– За что нам такие подарки?
– За дружеские услуги, которые мы оказали и еще окажем любезному
бизнесмену Александру Петровичу, - объяснил Смирнов и вновь предложил: -
Выбирайте, кому что нравится, дорогие мои мальчишки.
В каждом мужике сидит противоестественное восхищение орудиями
убийства и детский восторг от обладания ими. Перезревшие пацаны
примерялись к оружию: Виктор тотчас нацепил и стал подгонять сбрую с
пистолетом, Казарян проверял свою машинку, выщелкнув обойму, попробовал
спуск, Алик, вытянув из чехла широкий десантный нож, любовался своим
отражением на поверхности сверкающего металла.
Смирнов нырнул в ящик последний раз и вытащил нечто в фабричной
упаковке, на блестящих боках которой были яркие надписи на иностранном
языке. Варварски, не желая заморского изящного дизайна, раскурочил
упаковку и извлек из нее по очереди пять радиопереговорников. Не
милицейские грубые черные кирпичи, а элегантные, как французские
пудреницы, умещающиеся в ладони, безукоризненные устройства японского
производства. Разложил их на столике, полюбовался и поинтересовался:
– Разобрались, что к чему?
– Я пистолет не возьму, - сказал Алик.
– Стреляю я скверно, да и
таскать его под пиджаком одна морока. Лучше лишний баллончик прихвачу.
– Бери, - разрешил Смирнов и взглядом обвел свое воинство. - Будем
считать, что мы полностью экипированы.
– И в блестящей сей экипировке завтра полным парадом проследуем по
Красной площади, - с невинным видом завершил за него фразу Казарян.
– Нет, Ромочка, - нежно возразил Смирнов. - Завтра праздника не
будет. Начинаются суровые будни. Итак,
первую очередь определить смысловую направленность организации и
окончательные ее цели. Во-вторых - выявить фактическое руководство этой
организации.
– Только-то?
– удивился Казарян. - Два пальца об асфальт! Счас
сделаем!
– Не дури, - попросил Смирнов.
– Первое время, пока мы всерьез их не
зацепим, они нас убивать не будут - себе дороже. И за это время нам надо
как можно тщательнее отработать косвенные к ним подходы. Да, черт, совсем
забыл! Давайте-ка переговорники опробуем.
– Он встал, забрал одну штучку
со стола.
– Я в сортир, Виктор на кухню, Алик остается здесь, а ты,
Казарян хренов, иди в ванную.
Все послушно разбрелись по названным помещениям. Смирнов уселся на
стульчак, включил переговорное устройство и тихим голосом заговорил:
– Погода на завтра. Задание славному журналисту Спиридонову: в
редакции газеты, где работал Олег, обстоятельно понюхать, что и как. О чем
были его последние статьи, что новенького хотел написать, с кем
контактировал, с кем собирался контактировать. Виктор будет со мной.
Казарян получит конфиденциальные установки. Все. Прием.
Смирнов переключил переговорник на прием и услышал то, что и должен
был услышать, подставляясь по простодушию. Казаряновский голос был громок
и ядовит:
– Потешилось игрушкой, хромое дитя на пенсии? Вам, отставным
полковникам, только бы покомандовать подразделением. Подразделение,
правда, жидковато: двое пузатых старичков и нервический алкоголик, но оно
с готовностью рапортует: есть! Да, кстати, когда со стульчака вставать
будешь, задницу не забудь подтереть.
Утро было что надо, замечательное утро. Они вышли из подъезда и на
мгновение остановились, потому что пришлось закрыть глаза от жестокого
светового удара низкого солнца.
Смирнов, ночевавший у Виктора, безжалостно разбудил литератора в дико
раннее для того время, не дал ему горевать по поводу похмелья, не дал и
похмелиться. Напоил крепчайшим чаем, обругал крепчайшим матом и -
укрощенного - начал приспосабливать к делу.
Смирнов сел за руль "семерки", и они поехали. У Уголка Дурова
вывернули на Самотеку, пересекли Садовое, по Цветному бульвару добрались